– Она приехала без предупреждения?
– Почему же? Она позвонила мне на мобильный. Ей известно, где я прячу ключи, так что она просто вошла в дом. А они подумали, что она – это я. По-другому не объяснишь.
Вдруг она замолчала и задохнулась. Смысл сказанного в полной мере дошел до нее. Ее сестра умерла. Вместо нее. Страх, вина, стыд – и скрытая, позорная радость от того, что она все еще жива, хотя должна была умереть, лишили ее дара речи. Из глаз брызнули крупные слезы.
Она отказалась от коньяка, который ей протянул полицейский. Всхлипнула и заткнула рот кулаком, впившись зубами в побелевшие суставы.
Он подождал пару минут, и она в конце концов успокоилась.
– Вы должны помочь нам выяснить, кто это сделал.
– Она много лет уговаривала меня переехать. Обстановка здесь все хуже и хуже, на меня уже дважды нападали вечером, когда я возвращалась с работы.
– Вы подавали заявление?
– В первый раз да, во второй – нет. Она мучилась?
Он колебался на секунду дольше, чем требовалось, и она все поняла.
– Ее пытались заставить говорить, да? Так они делают, чтобы узнать, где спрятаны деньги и драгоценности. Но у меня нет ни того ни другого. Мерзавцы, мерзавцы…
– Если не считать этих двух нападений, у вас есть враги?
Она покачала головой:
– Я ненавижу нашу начальницу отдела продаж, но не настолько, чтобы убить ее. Это у нас взаимно. Никто другой мне на ум не приходит.
В ее глазах что-то промелькнуло, как будто какая-то смутная догадка. Он подождал, но она продолжала молчать, а потом повторила:
– Никто другой на ум не приходит.
На этот раз у него появилась уверенность, что она солгала.
Он был хорошим сыщиком. Знал, когда нужно надавить, а когда лучше обойти препятствие. Женщина не могла быть сообщницей убийцы или убийц своей сестры. Маловероятно даже, что она старается скрыть информацию, которая может иметь отношение к преступлению. Не позвать ли коллегу-женщину, чтобы та ее разговорила? Но проблема в том, что таковой поблизости не имелось.
– Знаете, мадам, – мягко произнес он, – я здесь для того, чтобы найти того или тех, кто… убил вашу сестру. Возможно, вам известно нечто такое, что наведет нас на след убийц… даже если вам кажется, что это не имеет никакого отношения к случившемуся. Коли так, заклинаю вас, скажите мне, даже если почему-либо стесняетесь.
– Если это связано с… связано с тем, что случилось, мне этого не вынести, – прошептала она.
Он с понимающим видом покивал, словно бы догадывался, о чем она хочет ему сообщить, хотя это абсолютно не соответствовало действительности.
В юности у Жюли Родез был роман. Родители воспротивились и сделали все, чтобы разлучить ее с любимым. В последнее время она часто вспоминала его. У нее были связи, но замуж она не вышла и постепенно убедила себя в том, что тот парень – единственная настоящая любовь в ее жизни.
Она захотела увидеться с ним, поискала по интернету, но безрезультатно. Тогда она обратилась за помощью к некоему Жюльену Дюперье, частному сыщику.
– Он что-нибудь нашел?
Она робко кивнула:
– У меня есть имя и адрес. Он живет в Париже. Но мне пока не хватило смелости ни позвонить, ни написать.
– Дайте мне его координаты.
– Зачем?
Он не ответил, но слегка приподнял брови.
– Тут не может быть никакой связи, это невозможно, – слабо запротестовала она.
Он вынул блокнот и стал ждать.
– Его зовут Эрве Робик.
Два часа спустя сотрудники уголовной полиции допросили Эрве Робика в его собственном кабинете. Он работал в страховой компании и был дважды разведенным отцом двоих детей. В момент преступления он участвовал в корпоративном семинаре вместе с восьмьюдесятью коллегами из своей конторы. К тому же у него отсутствовал мотив для убийства сестры женщины, которую он не видел более двадцати лет. Тупик.
Оставался только след, связанный с частным детективом.
Полицейский попытался дозвониться, но безрезультатно, и отправился к нему в офис. Никто не ответил на звонок, и он решил, что есть все основания для вызова слесаря.
Офис оказался перевернут вверх дном и обыскан с немыслимой тщательностью. Не оставалось ни одного нетронутого предмета.
Консьержка, присутствовавшая понятой при обыске, от ужаса лишилась дара речи.
– И никто ничего не слышал, – с сомнением произнесла она через несколько секунд. – Как же это, черт возьми, возможно?