Потом послышались гортанные мужские голоса, звучавшие с угрожающими интонациями, и Знахарь услышал голос Алены:
– Отпусти меня, нехристь! Что ты делаешь! А-а-а…
Раздался вскрик, и потом Алена заплакала.
Знахарь услышал грубый смех нескольких мужчин, и Надир-шах, снова взяв трубку, с усмешкой произнес:
– Сейчас она скажет тебе несколько слов.
В трубке зашуршало, и Знахарь услышал прерывающийся от слез голос Алены:
– Костенька, милый, забери меня отсюда! Мне страшно!
Знахарь почувствовал, как все у него внутри сплелось в тугой яростный узел. С трудом сдерживая себя и уже видя открывшееся на миг будущее, в котором Надир-шах останется один на один с собственной трусливой жестокостью, он сказал:
– Не бойся, Аленушка. Конечно, я тебя заберу. Что они с тобой сделали?
– Они отрубили мне палец. Больно… – ответила Алена и горько заплакала.
– Не бойся, – повторил Знахарь, – я все сделаю. Дай ему трубку.
После небольшой паузы в трубке прозвучал торжествующий голос Надир-шаха:
– У меня только что появилась свежая идея. Я не буду убивать эту девку. Начиная с сегодняшнего дня я буду отрубать ей по одному пальцу, а когда они закончатся и на руках и на ногах, отрублю ей ступни и кисти. Потом – руки до локтей, а ноги – до колен. Все будет происходить под присмотром врача, так что она будет жить. А потом ты получишь этот обрубок на память и сможешь любоваться на нее всю оставшуюся жизнь. Да, чуть не забыл – еще глаза, уши и нос. Они ей совершенно ни к чему. Ну, что скажешь?
Знахарь неожиданно почувствовал себя совершенно успокоившимся и ровным голосом ответил:
– Можешь не трудиться. Я согласен. Когда мы разберемся с шифром, я тебе позвоню.
И, не дожидаясь ответа, Знахарь отключился.
Это произошло две недели назад в ресторане «Княжна». Знахарь ничего не сказал, но проницательная Наташа, заметив, как изменилось его лицо после телефонного разговора, выбрала подходящую минуту и, взяв Знахаря за галстук, зажала в угол и вытрясла из него все.
Понятное дело, она не сказала Алеше ничего, но для себя уже решила, что сделает с Надиршахом. Она так и сказала тогда Знахарю:
– Когда мы получим Надир-шаха, он – мой. У меня к нему свои женские счеты. Я ему, гниде, покажу, как девочкам пальцы отрубать.
Знахарь, увидев в ее глазах нехорошие огоньки, предпочел не возражать и ответил:
– Конечно-конечно! Как скажешь.
И, опасливо оглядываясь на Наташу, вернулся к столу, где Бурлак, энергично жестикулируя, рассказывал Алеше какую-то лихую байку. Алеша смеялся и недоверчиво отмахивался. Бурлак наседал, Алеша соглашался, в общем, вечеринка шла как надо.
– Ну что, подруга боевая, а не пора ли позвонить нашему дорогому Надир-шаху и сказать ему, что мы готовы? – поинтересовался Знахарь, налив себе бокал «Мерло».
– Если ты считаешь, что мы готовы, – звони, – ответила Наташа.
– Да, мы готовы, – твердо ответил Знахарь и, быстро взглянув исподлобья на Алешу, хмуро уставившегося в телевизор, взял со стола трубку.
Набрав нужный номер, он несколько секунд собирался с духом, затем глубоко вздохнул и нажал кнопку вызова.
Надир-шах отозвался сразу же.
– Слушаю тебя, Знахарь, – сказал он, откровенно копируя начало прошлого неприятного разговора.
– Мы готовы, – сказал Знахарь. – Когда вы сможете быть в Казани?
– А мы уже здесь, – засмеялся Надир-шах. – Что, ты удивлен?
– Нет, не удивлен, но не ожидал. Не поделишься секретом, как это вам удалось узнать, куда нужно ехать?
– Никакого секрета здесь нет, – хвастливо сказал Надир-шах, – мы уже давно нашли вставку в той книге, которая все это время была у нас. Но без второго Корана понятным в ней было только упоминание о Казани. И только последний ишак не понял бы, что клад где-то рядом с ней.
– Ясно, – ответил Знахарь. – Сейчас я подробно объясню тебе, где мы будем встречаться. Но прежде я хочу узнать, что с Аленой.
– Что с Аленой? – переспросил Надир-шах. – Она рядом со мной. Хочешь поговорить?
– Нет, – сказал Знахарь, – я тебе верю.
– Это хорошо, – согласился Надир-шах, – но только не забывай о том, что прошло четырнадцать дней, и мне все труднее удерживать моего верного слугу Рашида. Если я не смогу справиться с ним, он отрубит девчонке еще четырнадцать пальцев. Ну, а дальше – как и было сказано. Ты меня понимаешь?
– Да, – ответил Знахарь, – я тебя понимаю. А теперь слушай меня внимательно. Завтра утром…
В восьмидесяти километрах от Казани, на берегу Волги, находился относительно небольшой скалистый массив. Так сказать, – утесы. Высокие, мрачные, обросшие мхом, короче говоря, такие же, как тот, о котором поется в песне.
Место это было тихим и безрадостным.
Нагромождения скал, появившиеся здесь еще в те незапамятные времена, когда поверхность Земли менялась на глазах с великим грохотом, огнем и дымом, навевали мысли о бородатых разбойничках, ограбленных купцах и диких попойках с бросанием в реку обесчещенных девушек.
Вечернюю тишину широкой и гладкой реки нарушил ровный стук двигателя, и из-за скал показался небольшой пароходик, медленно двигавшийся вдоль берега, на борту которого крупными кривыми буквами было написано «Степанъ Разинъ».
На носу пароходика можно было увидеть разношерстную компанию пассажиров, которые с интересом разглядывали скалы. В руках некоторых из них были бинокли, и они водили фиолетовыми линзами по скалистому берегу.
Наконец один из пассажиров указал рукой на какое-то место в скалах, остальные тоже уставились туда, а затем все дружно повернулись к рубке, в которой стоял за штурвалом пьяненький небритый субьект в белоснежной фуражке с крабом, и пароходик повернул к берегу.
Ткнувшись носом в небольшую песчаную отмель, пароходик закачался на им же поднятой небольшой волне, затем вода снова успокоилась и на берег упала длинная доска с поперечинами.
Следя за тем, как пассажиры осторожно спускаются по сходням, Знахарь подошел к капитану пятнадцатидцатиметрового ржавого корыта, носившего славное имя средневекового разбойника, и сказал:
– На берег не сходить. Понял?
Капитан заглушил двигатель, пьяно подмигнул и ответил:
– Да за такие деньги я не только на берег сходить не буду, а еще и привяжу себя к грот-мачте.
Знахарь окинул кораблик взглядом и сказал:
– У тебя и мачты-то нету. В общем, увижу на берегу – утоплю.
– Слушаюсь, сэр, – отчеканил речной волк и нетвердыми шагами отправился на корму, где в железном облупленном рундуке у него хранился запас спиртного.
«Степанъ Разинъ» был зафрахтован шесть часов назад компанией туристов, желавшей развлечься непременно в этом Богом забытом месте.
Тимофеич пытался убедить их в том, что на Волге есть места и поприличнее, но предводитель компании положил перед ним три тысячи долларов и попросил не рассуждать, добавив, что по возвращении сумма удвоится. Тимофеич немедленно перестал рассуждать, и уже через пять минут «Степанъ Разинъ» отходил от казанской пристани, сопровождаемый завистливыми взглядами капитанов конкурирующих пароходов.
Стоя за штурвалом в продуваемой ветерком тесной рубке, Тимофеич время от времени косился на электрощиток, в котором он спрятал деньги, и в то же время рассуждал сам с собой.
Какая-то странная компания попалась ему на этот раз.
Вроде и туристы, а вроде и нет. Рюкзаки есть, спортивные сумки есть, а палаток – нету. Когда они поднимались на борт, Тимофеич машинально пересчитал пассажиров, и их оказалось ровно одиннадцать человек. Одноглазый со своей бабой, еще трое русских, потом пятеро каких-то непонятных лиц кавказской национальности и еще девушка с забинтованной рукой, грустная такая…
Одноглазый был главным, это видно сразу, баба при нем – хорошая такая баба, красивая. А остальные… По ним не видно, что отдыхать едут. Уж больно серьезные. Ни анекдотов, ни смеха, ни выпивки, а те, которые нерусские, так и вовсе волками смотрят. Девушка эта грустная как ушла на корму, так и сидела там от самой Казани…