— Лично я экстремалю, а вы? — с кокетливым вызовом сказала Люся и не ошиблась в расчетах: симпатичный, модно-бородатенький незнакомец лет под пятьдесят, плюс-минус два года, рассмеялся, а затем пояснил:
— У меня все проще. Жаль тратить на пробки прекрасное летнее утро.
Ого, он еще и романтик! Редкий случай! — снова приятно удивилась она.
— Меня зовут Константин, а вас?.. Если, конечно, это не великая тайна.
— Великая, но не очень. Людмила Сергеевна.
— Сергеевна?.. Вы учительница?
— Почему учительница?
— Ну, если молодая красивая женщина отвечает так, как ответили вы, то, скорее всего, она учительница… либо большой руководитель.
На ловко завуалированный вопрос о профессии Люся предпочла промолчать — много будет знать, скоро состарится! — и сделала вид, что любуется веселеньким солнечным пейзажем: за окном мелькала не характерная для здешних мест, с их сосняком и ельником, радующая глаз светлая березовая роща.
— А как вас называет ваш олигарх?.. Милочка? Людочка?
— Люсенька, — шутливо, в тон ему, отозвалась она, но, спохватившись, что ведет себя чересчур уж фривольно, строго взглянула на своего визави — ни дать ни взять самая настоящая училка. — В том смысле что друзья и знакомые зовут меня Люсей, а не Людой или Милой.
Под строгим, пронизывающим взглядом попутчик стушевался. Потом попросил разрешения взглянуть на книжку, лежавшую поверх сумки у нее на коленях, пробежал глазами аннотацию на обложке, еле слышно хмыкнул, с сомнением поведя бровями, и уже безо всякого интереса, из чистой вежливости перелистал несколько страниц. Протянул без комментариев, и вдруг его словно осенило:
— А-а-а, так вы, вероятно, главный редактор этого издательства? Иначе данный бестселлер с вами никак не корреспондируется.
Одно дело — поддерживать версию о жене олигарха, тут особо много ума не надо: шурши себе великоватой Ляльке юбкой за энное количество евро, закидывай ногу на ногу в ее же почти не ношенных классных босоножках, щелкай замком на шикарной сумке фирмы «Фурла» — и порядок. Но выдавать себя за главного редактора Люся была как-то не готова. Да и, собственно, зачем?
— Нет, я корректор.
— Правда? — искренне изумился он.
Его изумление, так не похожее на обычную кисло-пренебрежительную реакцию, она расценила как безусловный комплимент. А как же! Проговорив с ней каких-нибудь десять-пятнадцать минут, вполне интеллигентный — по крайней мере на вид — и уж точно неглупый мужчина посчитал, что она способна на большее, чем исправлять грамматические ошибки и расставлять запятые. Интересно, как бы он отреагировал, если б узнал, что по совместительству «олигархиня» служит еще и поломойкой у господ Кашириных и не за горами тот день — нет, лучше застрелиться! — когда перейдет к ним на полную ставку? На чем категорически настаивает Лялька, опять вопившая сегодня утром: «Дома бардак, дел полно, а ты прешься на свою идиотскую работу за три копейки! Завязывай давай! Кому это надо?» — «Мне надо!» — прошипела Люся и хлопнула дверью. Разве известной артистке с ее мерилом всего и всех «хау мач?» объяснишь, что есть еще и такое понятие, как любимая работа, где тебя уважают и ценят? Конечно, и в издательстве тоже иногда норовят опустить ниже плинтуса, но, как правило, лишь в случае ЧП вроде последнего…
При одной лишь мысли о предстоящем разборе полетов настроение сделалось наифиговейшим, и это не ускользнуло от внимания чуткого попутчика.
— У вас неприятности? На работе? Впрочем, что я говорю? Такого не может быть. Насколько я понимаю, вы трудитесь вовсе не из-за денег, а потому, что жить не можете без любимого дела. То есть вы очень ценный сотрудник, начальство носит вас на руках и сдувает с вас пылинки. Поэтому вариант с работой отпадает… Неужели поссорились с олигархом?! — И он в шутливом испуге округлил глаза: мол, вот это трагедия так трагедия!
— Нет, с олигархом все в порядке, — усмехнулась Люся, чуть подалась вперед и понизила голос: — Хотите, открою секрет?.. Знаете, что самое ценное в корректорской работе? Чувство глубокого удовлетворения, которое наполняет душу, когда находишь ошибки за автором, редактором, а иногда и за главным редактором, если он соизволит просмотреть рукопись. В такие мгновения я кажусь себе умнее их всех, вместе взятых. Но, увы, и на старуху бывает проруха. Короче, в книжке, которую вы оценили совершенно верно, я пропустила опечатку, искажающую, как выразился автор, смысл всего произведения. Более того, слово из-за опечатки получилось весьма нелитературным, и теперь надо мной потешается все издательство. Вот еду на ковер, объясняться с начальством.