Лили не удержалась от желания повернуться к раздавшемуся за спиной голосу, который она тут же узнала. Голос Эджа являл собой прямую противоположность его глазам. Возможно, именно это и очаровывало ее: холодные глаза, теплый голос…
Он обошел Лили, встав перед ней, и протянул ей бокал.
– Благодарю вас, – тихо произнесла Лили, с облегчением переключив внимание на лимонад. Она подняла глаза лишь на мгновение, стараясь не задерживать на Эдже взгляд.
Он коснулся ее локтя:
– Не желаете потанцевать?
– Нет. – Она посмотрела на свои ноги и призналась: – Туфли жмут.
Сегодня их общение было иным. Что-то изменилось. Что-то в нем, и Лили не могла понять, что именно. Почему-то танец с ним вдруг стал казаться делом чересчур интимным, хотя прежде она никогда этого не чувствовала. А еще Лили сильно сомневалась, что он уже подходил с приглашением к ее сестре.
– Вам не стоит носить то, что причиняет боль, – заметил он, глядя на ее ноги.
– Отчасти именно поэтому я не выношу подобные мероприятия, – выпалила она. – Ну не то чтобы совсем не выношу…
Лили и правда терпеть не могла все эти званые вечера. Она чувствовала себя посторонней, оказавшейся там, где ей не место. Даже гувернантки иногда могли похвастать лучшим происхождением, чем у нее. Собственно, одна из них как-то бросила подобное Лили. При этом воспоминании изнутри обожгло чувство вины. Она совсем не наивно передала все матери, и гувернантку отправили восвояси.
Лили вскинула подбородок:
– Вы похожи на себя прежнего – и хмуритесь так же.
Его губы растянулись в улыбке, которую он поспешил спрятать.
– По-моему, нельзя хмуриться от уха до уха.
– О, помилуйте, вам это удается регулярно!
– Благодарю вас, мисс Хайтауэр. Ваше присутствие делает меня способным на такое, что раньше казалось мне невозможным. Вроде моего скорейшего выздоровления. Я помню, как вы навещали меня, когда я болел. Похоже, во мне было так много настойки опия, что я посчитал это видением.
– Я навестила вас, потому что у меня не было иного выбора, – улыбнулась она. – Ваша мать расхаживала у дома, рыдая и уже убедив себя, что вы не справитесь. Как раз вернулись зимние холода, начался дождь. Я упросила вашу мать позволить мне видеть вас, чтобы увести ее в дом.
– Спасибо.
– Я, может быть, и волновалась о вас немного. Самую малость, – снова пошутила она.
– Потому что предназначили мне роль мужа Эбигейл. – Его глаза сковало льдом.
– Не только – и вы это понимаете. Я знаю вас и вашу семью всю жизнь.
– Вы беспокоились бы точно так же, если бы заболел кто-то из моих братьев, Эндрю или Стивен?
– Конечно, – стояла на своем Лили. Эдж недоверчиво прищурился, и она смягчилась. – Но они никогда не были виновниками моих шрамов. Не пререкались со мной. И не пытались убедить меня, что единорогов не существует.
– Прекрасно. Ваша взяла. Помню, вы показывали мне рисунок, доказывавший их существование. Надеюсь, вам удалось накопить достаточно денег, чтобы купить себе единорога.
– Вместо него я купила куклу.
– А я ведь по-настоящему просил показать единорога, когда вы его купите. – Он всем корпусом повернулся к ней.
Лили опустила голову:
– Даже если так, меня не обмануло ваше добросердечие.
Они помолчали, предаваясь детским воспоминаниям.
– Я действительно благодарен вам за визит во время моей болезни, – мягко произнес Эдж. – Для меня это очень важно.
– Кто-то же должен был заставить вас подумать о своих манерах, – заметила Лили.
– Что? – вскинул брови он.
– Когда вам было плохо и Фокс сказал эту ужасную вещь, вы… вам и правда не следовало делать этого.
Эдж покачал головой, по-прежнему не понимая, о чем она говорит.
Лили уставилась перед собой невидящим взором:
– Тот жест. Неприличный.
– А… – пожал плечами Эдж. – Прошу меня простить. Я был вне себя от боли и лекарств и не осознавал, что вы находились рядом. Мы с Фоксом и моими братьями не всегда любезничаем друг с другом.
Лили покачала головой и осуждающе взглянула на него:
– Ваша мать стояла в дверном проеме. Мне пришлось позаботиться, чтобы она этого не видела. – Лили наклонилась ниже: – А потом вы прошептали то скверное ругательство.
– Я ничего не шептал.
– Прошептали. – Она посмотрела ему в глаза. – Мне пришлось перекрыть ваши слова своим голосом, чтобы заставить вас замолчать.
Произнося это, она внимательно изучала его лицо, но вряд ли видела эмоции – Эдж давно научился их прятать. Но за время болезни он стал другим человеком. В те мгновения, когда Лили сидела у его кровати, он нуждался в ней. Она знала это. Знала, что Эдж ни за что не захотел бы, чтобы ее сестра – или любая другая женщина – видела его покрытого испариной и мечущегося от боли, но не возражал против того, чтобы она, Лили, находилась рядом.