II. Автомобиль
Мануэль мог бы абсолютно точно сказать им, что это была за машина: «тендерберд» последнего выпуска с автоматическим переключением передач, мотор «V8» в 300 лошадиных сил, максимальная скорость — 180 миль, бензобак — 100 литров. Мануэль имел дело с автомобилями с четырнадцати лет — а сейчас ему было уже около сорока — и интересовался всем, что мчится на четырех колесах, не меньше, чем теми, кто ходит на двух ногах и высоких каблуках. Читал он только «Автомобильный аргус» и рекламы женской косметики, которые лежали обычно на столике в аптеке.
Мануэль не любил навязывать кому-либо свое мнение, тем более клиентам. Он уже на опыте знал, что владелец французской машины спрашивает вас об американской лишь для того, чтобы узнать, сколько она стоит. А техническая сторона француза не интересует, он обычно уже заранее убежден, что с этой точки зрения она не стоит ничего. Это, естественно, не относится к знатокам, но те и не задают вопросов. Вот почему Мануэль, когда его спросили о «тендерберде» с сиденьями золотисто-песочного цвета, коротко ответил:
— Она должна стоить не меньше пятидесяти тысяч монет. Сущие пустяки.
Мануэль наполнил бак бензином и теперь протирал ветровое стекло. Рядом с ним стояли деревенский виноградарь Шарль Болю и агент по продаже недвижимого имущества из Солье, долговязый и худой обладатель малолитражки, который заезжал на станцию три раза в неделю, но имени его Мануэль не знал. В эту минуту они услышали крик. Мануэль, как и его собеседники, несколько секунд продолжал стоять, застыв на месте, хотя он, пожалуй, не мог бы сказать, что этот крик был для него неожиданным. Во всяком случае, менее неожиданным, чем если бы это произошло с другой женщиной.
Едва он увидел эту молодую даму, как подумал почему-то, что она не совсем в своем уме. Может, дело было в ее темных очках, ее немногословности (она произнесла всего одну-две фразы, самые необходимые) или в ее манере во время ходьбы — то ли от усталости, то ли от апатии — склонять голову набок. У нее была очень красивая, очень своеобразная походка, словно ее длинные ноги начинались у талии. Глядя на нее, Мануэль невольно подумал о раненом животном, хотя затруднился бы сказать, на кого она больше походила — на хищную рысь или беззащитную лань. Но, как бы там ни было, животное это вырвалось из ночного мрака, потому что под светлыми волосами дамы угадывались темные, мрачные мысли.
И вот в сопровождении троих мужчин она идет к конторе Мануэля. Когда они выходили из туалета, мужчины хотели взять ее под руки, но она отстранилась. Теперь она уже не плакала больше. Она прижимала к груди раздувшуюся руку с широкой синеватой полосой на ладони. Даже несмотря на испачканный белый костюм и немного растрепанные волосы, для Мануэля она была олицетворением изящного животного, принадлежащего какому-нибудь господину с туго набитым кошельком.
Мануэль почувствовал себя слегка уязвленным, понимая, что ему не удалось бы обольстить такую женщину, да и вообще такие не для него. Но еще больше его огорчало другое. На пороге дома рядом со своей матерью стояла и смотрела на них девочка. Ей было семь лет, и хотя Мануэль ни на минуту не забывал, что она его дочь, он больше всего на свете дорожил этой девочкой. И она платила ему тем же. Она даже восхищалась им, потому что когда у отцов ее школьных подруг что-нибудь не ладилось с мотором, они смиренно обращались к нему, а в его руках машина снова становилась машиной. Мануэлю было очень неприятно, что девочка видит, что он попал в затруднительное положение.
В конторе он усадил даму из «тендерберда» у широкого окна. Все молчали. Мануэль не осмелился отослать девочку, боясь, что она на него обидится. Он пошел в кухню, достал из стенного шкафа бутылку коньяку и из раковины — чистую рюмку. Миэтта, его жена, вошла вслед за ним.
— Что случилось?
— Ничего. Я сам не знаю.
Прежде чем вернуться в контору, он хлебнул коньяку прямо из горлышка. Миэтта не упустила случая сказать ему, что он слишком много пьет, на что он по-баскски ответил, что благодаря этому он скорее умрет и она сможет еще раз выйти замуж.