Анита обернулась, она злилась – смотрела на меня взглядом, хорошо знакомым еще по тем временам, когда я у нее работала, – и сказала: «Ты не можешь хоть на секунду закрыть рот, неужели это так сложно? Ты знаешь, на какой скорости мы едем?»
Малышка, видя, что мать мною недовольна, выдернула ручку.
Без десяти двенадцать – самолет вылетал в двенадцать ноль пять – Каравель затормозил перед зданием аэропорта. Анита в бежевом пальто на зеленой шелковой подкладке взяла дочку на руки, чтобы вынуть ее из машины, и, прижимая ее к груди, наклонилась поцеловать меня. Шеф торопил носильщика. Он протянул мне руку, которую мне отчаянно хотелось задержать подольше, поскольку внезапно мне в голову пришла куча вопросов, которые я бы хотела задать ему. А если пойдет дождь? Ведь до среды может пойти дождь. Нельзя же оставить машину открытой, а как поднять складной верх? Он был сбит с толку, посмотрел на безоблачное небо, потом на меня, потом на приборную панель.
– Я не в курсе. Это машина Аниты.
Он подозвал Аниту, которая ждала у входа в здание. Когда она поняла, что мне нужно, то просто взбесилась от злости. Она мне сообщила, кто я такая, – всего одним словом. И в то же время показала, растопырив пальцы, затянутые в летние перчатки, на кнопку, расположенную очень низко под рулем, но проделала это с такой злостью, что я даже не успела ее разглядеть. Она прижимала одной рукой свою девочку, которая уже, вероятно, была довольно увесистой, а ее туфельки пачкали пальто Аниты. Каравель потащил их к входу. Перед тем как скрыться за дверью, он обернулся и изобразил рукой что-то наподобие прощального жеста.
А я осталась одна на заднем сиденье машины-монстра. Мне казалось, что у меня в голове воцарилась гулкая тишина.
Конечно же, мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что мотор по-прежнему работает, а прохожие смотрят на меня. Потом подошел полицейский и сказал, что здесь нельзя стоять. Чтобы собраться с духом и дать ему отойти, я сняла косынку, которой повязала голову, когда мы выходили из дома Каравеля, и аккуратно ее сложила. Бирюзовая шелковая косынка, я купила ее в Маисе в самый первый год, когда там работала, в тот день, когда получила телеграмму, что умерла наша Глав-Матушка. Я почти всегда ношу эту косынку с собой в сумке.
В пустоте, наполнявшей мою голову, раздался голос Глав-Матушки: «Не переживай, отведи машину на стоянку, это не больше полусотни метров, а там спокойно все обдумаешь».
Я вышла из машины, она была белого цвета и сверкала на солнце, и поскольку я не хотела или не могла сразу же сесть за руль, то, чтобы потянуть время, решила взглянуть на значок на капоте, чтобы узнать ее марку. «Тандербёрд»[23], огромная белая птица под летним небом, Птица-громовержец.
Я села за руль. Мне показалось, что дверца закрылась сама по себе. Кожаные сиденья золотистопесочного цвета блестели, все было песочного цвета и отливало хромом. Рукоятки и кнопки торчали по всей длине приборной панели и даже между сиденьями. Я старалась не смотреть на них. Как и сказал Каравель, я не обнаружила на полу педали сцепления. Я нагнулась, чтобы рассмотреть селектор скоростей. Кроме нейтральной передачи и заднего хода, было еще два положения: начать движение и продолжить его. Лоб у меня покрылся испариной, в горле пересохло, но помимо тревоги я ощущала еще что-то другое, не знаю, как это назвать. Мне казалось, что я никогда не забуду этого момента, и мне будет жалко, что он больше не повторится. Я сняла правую туфлю, иначе каблук будет мешать нажимать на педали. Я сказала Глав-Матушке, что поехала, и медленно тронулась с места.
Сначала машина сделала резкий рывок вперед, потому что я слишком сильно нажала на газ, но тут же утихомирилась и плавно, торжественно повлекла меня за собой. Потом начался цирк. Улицы вокруг здания аэропорта уводили меня по всем направлениям, но неизменно туда, куда был закрыт въезд; раза четыре или пять я проехала по тому же маршруту, четыре или пять раз оказалась перед одним и тем же регулировщиком, который запрещал мне двигаться дальше, а один ехавший сзади водитель обозвал меня крохоборкой за то, что я не включаю индикаторы поворота, но, прежде чем найти их, эти индикаторы, – что в принципе оказалось нетрудно, – я врубила дворники, вентилятор горячего воздуха, радио Монте-Карло и опустила стекло правой двери. Я была на грани нервного срыва, когда наконец мне удалось заехать на парковку, куда я безуспешно стремилась попасть во время каждой очередной попытки, и если я еще смогла удержаться на ногах, выйдя из кабриолета, то только потому, что боялась испортить свой имидж.
23