Она часто спрашивала его: «Где вы воспитывались, мой друг? Где получили начальное обучение?» И он отвечал: «В Бордо!» С таким же успехом он мог бы ответить: «В Пекине».
Тем не менее эти муки не могли длиться вечно. Если это она, он сумеет смягчить ее сердце. Так он часто рассуждал. Он готов был сделать что угодно, только бы не лишиться ее материнской ласки. Но ему недоставало уверенности!.. уверенности не рассудочной, а безусловной — как собака уверена в том, что обнюхивает своего хозяина. Это некрасивое сравнение, возникшее в уме у Рультабия, и навело его на мысль «снова взять след». Так мы очутились в Трепоре и в д’О. Однако я позволю себе заметить, что это путешествие не принесло бы плодов, если бы не письмо, которое я передал Рультабию в поезде, — оно внушило ему уверенность. Я не читал его сам. В глазах моего друга это столь священный документ, что никто и никогда его не увидит, но я знаю, что нежные упреки, которые она обыкновенно делала ему за дикость и недоверчивость, приняли в этом письме такой оттенок горечи, что Рультабий не мог бы ошибиться, если бы даже дочь профессора Станжерсона не упомянула в последней фразе, в которой слышались рыдания несчастной матери, что ее симпатия к нему обусловлена не столько оказанными им услугами, сколько воспоминанием о маленьком мальчике, сыне ее любимой подруги, который девяти лет от роду покончил жизнь самоубийством, показав себя взрослым мужчиной. Рультабий был очень на него похож!
Глава V
Паника
Дижон… Макон… Лион… Я убежден, что там, над моей головой, на верхней полке, Рультабий не спит… Я окликнул его и не получил ответа, и все-таки я готов положить в огонь свою руку, если он спит!.. О чем он думает?.. Как он спокоен! Что могло внушить ему такое спокойствие?.. Я вспоминаю, как он сидел там, в приемной, а затем вдруг поднялся и произнес «идем!» таким уверенным, таким спокойным и решительным тоном… На что он решился пойти? К кому? К ней, конечно, так как ей грозила опасность и никто, кроме него, не мог ее спасти, к ней, которая была его матерью, но не должна была узнать об этом!
«Эта тайна должна остаться между вами и мной!» Таким было его решение — ничего ей не говорить. А ведь он, несчастный сын, приезжал сюда лишь затем, чтобы иметь право рассказать ей! Но в ту самую минуту, как он узнал, он обрек себя на молчание.
Рультабий, с его поистине героической душой, понял, что дама в черном, нуждаясь в его помощи, не захочет быть спасенной ценой борьбы между сыном и отцом. Как далеко могла зайти эта борьба? Каким кровавым столкновением окончиться? Для того чтобы спасти даму в черном, нужно было предвидеть все и иметь руки развязанными, не правда ли, Рультабий?
Рультабий лежит так тихо, что я не слышу его дыхания. Встаю, наклоняюсь над ним — его глаза открыты.
– Знаете, о чем я думаю? — говорит он. — О телеграмме из Бурга, подписанной Дарзаком, и о другой, из Валенса, от Станжерсона.
– Я тоже думал об этом. Тут действительно есть что-то странное. Через Бург Дарзаки проезжали уже одни, расставшись в Дижоне со Станжерсоном. Впрочем, это ясно и из телеграммы: «Едем на соединение со Станжерсоном». С другой стороны, телеграмма Станжерсона, продолжавшего путь прямо на Марсель, свидетельствует о том, что он уже виделся с Дарзаками. Значит, Дарзаки догнали Станжерсона на Марсельской линии, но в таком случае можно предположить, что профессор останавливался в дороге. Зачем? Он не предусматривал остановок. На вокзале он говорил: «Я буду в Ментоне завтра утром в десять часов». Посмотрите на телеграмме, в котором часу она отправлена из Валенса, и отыщите в указателе, когда Станжерсон должен был проезжать через Валенс, если бы он не останавливался в пути.
Мы сверились с указателем. Станжерсон должен был проехать через Валенс в 00 часов 47 минут, а телеграмма была помечена «00 часов 44 минуты», то есть посылал ее Станжерсон, проезжая Валенс. В это время он уже должен был соединиться с Дарзаками. Благодаря указателю мы поняли следующее. Станжерсон расстался с Дарзаками в Дижоне, куда все они приехали в 6 часов 27 минут вечера. Профессор пересел в поезд, отходивший из Дижона в 7 часов 8 минут и прибывавший в 10 часов 4 минуты в Лион и 00 часов 47 минут в Валенс. В это время Дарзаки, выехав из Дижона в 7 часов, продолжали свой путь на Модан и через Сент-Амур прибыли в Бург в 9 часов 3 минуты вечера, с поездом, который должен был отходить из Бурга в 9 часов 8 минут. В телеграмме Дарзака из Бурга стояло время «9 часов 28 минут». Значит, Дарзаки остались в Бурге, пропустив свой поезд. Можно было предположить и то, что поезд задержался. В любом случае мы должны были понять, что заставило Дарзака послать телеграмму между Дижоном и Бургом, после отъезда Станжерсона. Можно было сказать и точнее: между Луаном и Бургом, так как поезд останавливался в Луане и, если бы происшествие случилось до Луана, Дарзак мог бы телеграфировать именно с этой станции.