— Мы ищем дорогу в Треви, — объяснил Барлоццо. — Праздник ведь на этой неделе.
— Salsicce е sedano nеrо — колбаски с черным сельдереем — который на самом деле не черный, а очень темно-зеленый, с широкими листьями. Он растет дичком среди олив. Один изогнутый стебель дает заправку на кило колбасок, если верить официальным туристским брошюрам, выпущенным в Треви. Они обжариваются в томатах и белом вине, спрыскиваются маслом, посыпаются пекорино и запекаются, — голосом шеф-повара продекламировала я.
— Но черный сельдерей не растет дичком. Во всяком случае, в наше время. Его выращивают из полученных по наследству семян, которые стоят, как сама земля. У меня есть немного, — сообщил Барлоццо.
— В земле или в мечтах? — съязвила я.
Откуда у него наследство семян черного сельдерея? Кто это подарил Джеку семя бобового стебля?
— В кузове. Если не потерялись. Я прошлой зимой выменял немного на вино у одного типа из Тоди. И забыл о них. Как бы то ни было, этот тревийский рецепт не в моем вкусе. Я предпочитаю колбаски отдельно, сельдерей отдельно, но в каждом городке свое piatto vistoso — фирменное блюдо.
— Ты хочешь сказать, что с нами не поедешь, да?
— Может быть, встречусь с вами там. Треви не слишком далеко от руин. Но сегодня вторник, а мне еще надо дожить до пятницы, прежде чем дать согласие черному сельдерею. Или вам. По правде сказать, мне еще предстоит пережить собственную зиму, Чу.
Мы прогулялись вместе с Барлоццо, прошли через Дуомо, и каждый зажег свечу в одной из часовен. Мы познакомили Барлоццо с Франко, который усадил нас и подал нам толстые ломтики поджаренного хлеба и зеленые фаянсовые мисочки нута, растертого в мягкое бархатистое пюре, с кусочками копченого окорока и цельными листьями поджаренного шалфея. Он откупорил бутылку «Фалангины» и поднял ее на полметра над огромными бокалами в форме дымовых труб. Вино было таким холодным, что собиралось душистыми ледяными лужицами. Франко был на высоте, и Барлоццо вполне оценил его выступление. Он, вписавшись в изгиб кресла, поднял взгляд на арки потолка — пола бального зала — бокалом перекрестил воздух и выпил за Франко, за нас и за Убальдини, прошлых и настоящих. Ему не пришлось называть имени Флори. Все имена — ее имя.
Вернувшись на Виа Постьерла, мы сели на террасе и стали обрывать абрикосы с наломанных Барлоццо веток. И как бывало, по очереди читали друг другу вслух, на этот раз «По следам этрусков» Д. Г. Лоуренса.
— Отменная книга, но, сдается, он писал ее, сидя в кресле перед камином в гостиной Сохо, и в жизни не ступал на землю Этрурии, — провозгласил Князь, рассовывая по карманам косточки абрикосов.
— Бездушный критикан, — укорила я.
— И всегда таким буду, — согласился он.
Я приготовила Барлоццо комнату, положила в крошечной ванной полотенца и коричное мыло, повесила на стул старый зеленый халат Фернандо. Зажгла свечу, поставила на ночной столик стакан граппы, и он почти без возражений позволил подтолкнуть себя к лестнице. Buona notte, buona notte. Доброй ночи. Фернандо наполнял ванну в нашей комнате и открывал дверь террасы лунному свету. Бегая вокруг дома, я чувствовала себя, как встарь, когда дети возвращались домой из школы, когда внутри все поет: «малыш искупался и суп на плите». Когда снова все дома. Все кусочки сложились и краешки не царапаются. Услышав шум воды из ванной Барлоццо, я пробралась в его комнату. Выкрала жуткую одежду и сунула ее в машину. Двойная порция порошка, двукратная стирка. Я обдумала обед на завтра. Я знала, что он не останется надолго и приезжать будет не часто, но все же он здесь, хоть и недоступен. И этого достаточно. Бомбаст вернулся.
Глава 8
УМБРИЯ — ЭТО ИТАЛИЯ БЕЗ ПРИМЕСЕЙ
Этой умбрийской землей тысячи тысяч лет владели святые и змеи. Эта пустынная таинственная земля — идеальное прибежище богов и богинь, а также аскетов-мистиков, что пришли им на смену. Земли святого Франциска и земли разбойников, возвышенное и низкое долго сосуществовало здесь в войне и в мире. Воплощение Умбрии — светотень.
Этот регион расположен точно в центре полуострова и не принадлежит ни северу, ни югу. Или принадлежит и северу, и югу, заключая и разрывая союзы по своей прихоти. Север начинается с Умбрии, с нее же начинается юг, и все же, возможно, потому, что это единственная область Италии, не граничащая ни с морем, ни с другими странами, она чаще всего оказывается отдельной и одинокой. Умбрия — это Италия без примесей.
Все, веками писавшие о кухне Италии, испытывали искушение провести границу где-то в районе Рима, словно все, что лежит севернее этой воображаемой линии, купается в сливочном масле и сливках, а южнее нее все пропахло оливковым маслом и чесноком. Мы успели понять, что кулинарная истина намного сложнее. Впрочем, граница существует — философская граница проложена прямо через сердце Умбрии и позволяет ей сохранять цельность, принимая в себя темперамент и обычаи как севера, так и юга. На севере отзываются эхом австрийское здравомыслие и дисциплинированность, а юг отражает солнечную скрытную истому. Лежащая между ними Умбрия отражает все. Она совсем непохожа даже на соседнюю, лежащую за холмом Тоскану.
Тоскана и Умбрия расположены рядом, однако Тоскана — красивейшая из двух сестер. Руки далекого прошлого обработали ее камни и почву, придали плодородной земле элегантные домашние пропорции. Тоскана, с туманами, веющими над холмами из розовой земли — нежная акварельная местность, крещенная водой и маслом и тихо ожидающая друга. Умбрия грубовата. Ее земли менее приручены, если вообще приручены. Виноградники, которыми одеты ее холмы, менее искусно возделаны, и даже шерсть умбрийских овец темнее, они более простой породы. Земля Умбрии настолько древняя, что кажется только что народившейся, неоконченной, неустоявшейся. Она меланхолична и старше самого времени. Она предупреждает: «Принимайте меня такой, как есть». И мне кажется, разница в атмосфере сказывается и на манерах. Впрочем, из тосканцев я сколько-нибудь близко познакомилась только с крестьянами. А из умбрийцев пока видела только орвиетцев. А пропасть между ними так глубока, что не укладывается в различия между областями. Всему приходится учиться заново. И я, как обычно, начинала обучение за столом.
Мы решили, что постараемся побывать на всех фестивалях летних блюд и вин Тосканы и Умбрии. Будем кружить по селениям, словно голодные пилигримы. Их называют sagre — ярмарки. Каждая местность и провинция, почти каждый городок и коммуна в Италии хоть раз в год устраивают фестивали еды или вина в честь наступления нового сезона. Но время от середины лета до сентября — самое напряженное в календаре sagre.
Простые рукописные афиши и более яркие, напечатанные на праздничной розовой бумаге, украшали проселочную дорогу, как вывески бирманских цирюлен — в другой части света. Но эти обещали не гладкие щеки, нежные как попка младенца, а восторги кулинарии. Кроме праздников в честь уборки урожая, сбора оливок и сезона охоты за трюфелями существуют sagre в честь ньокков с картошкой или рикоттой и в честь дикого шпината, проклюнувшегося по берегам рек. И в честь лесных грибов, диких уток, диких кабанов, диких зайцев, молочных ягнят и поросят. Улиток и речной форели. Есть sagra в честь угрей — порубленных еще живыми, нанизанных на дубовые прутики вперемежку со свежими лавровыми листьями и поджаренных на огне разведенного у озера костра. И в честь каштанов, лещины и грецких орехов. В честь поджаренных на угле колбасок и котлов густой желтой кукурузной каши поленты. И маленьких пухлых цыплят, распластанных и зажаренных на решетке под кирпичами, чье истекающее соком мясо пропитывается протертым диким фенхелем и подается с поджаренными на сковороде цельными головками молодого, с нежной кожицей, чеснока.
Жизнь крестьян организуется вокруг подобных событий — часто единственной отдушины от работы. Карманные locandine — расписания фестивалей — издаются в каждой провинции. Их носят в кошельках и бумажниках, засовывают за зеркальце в кабинах грузовиков и легковушек, налепляют на стекло тракторов — как радостное свидетельство маленьких праздников, ожидающих мужчину и его семью в конце каждой недели.