Ноэль Шатле
Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи
ДАМА В СИНЕМ
Перевод А. Васильковой
Соланж идет по улице. Ее увлекает течением, ее уносит сплошной человеческий поток. Торопиться ей некуда, совершенно незачем подстраиваться под общий ритм, но она это делает. Так надо. Так было всегда.
Впереди, на одном из Больших Бульваров, течение замедлилось. Что-то там мешает потоку литься дальше. Люди нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. Нарушены естественный порядок и темп. Никому не нравится в этот час менять маршрут или скорость из-за какого-то препятствия, какой-то помехи.
Соланж вслед за другими добирается до этого препятствия. Вот неожиданность: перед ней старая дама.
Неужели такой ничтожной соломинке удалось преградить путь потоку и посеять панику?
Соланж приостанавливается. Другие обгоняют ее, раздраженно оглядываются на нарушительницу свободы течения, затем ускоряют шаг, им непременно надо вернуться в общий поток, подстроиться под общий темп, слиться в едином порыве — можно подумать, они сговорились, можно подумать, все стремятся к единой цели.
Соланж в нерешительности. Она замедляет шаг. Нельзя сказать, чтобы она сделала это намеренно. Скорее, поддалась безотчетному желанию. Безотчетное желание внезапно заставило ее подладиться под ритм старой дамы, которая невозмутимо движется рядом с ней, аккуратно переставляя ноги, старательно отмеряя и выверяя каждое прикосновение ступни к асфальту. Тело плавно покачивается, голова чуть наклонена, словно дама прислушивается к мерному шуршанию, с которым ее темно-синее шелковое платье трется о светлые хлопчатобумажные чулки. Белые волосы, свернутые в низко опущенный узел, прикрыты голубой шляпкой, нитяные перчатки подобраны в тон плетеной кожаной сумочке — элегантный наряд для прогулки продуман самым тщательным образом.
Старая дама в синем идет спокойно — своеобразное достоинство удерживает ее от спешки, помогает равнодушно воспринимать окружающую суету. Она явно, подчеркнуто прогуливается, пока другие несутся сломя голову, но никому не навязывает своего темпа.
Вот и Соланж постепенно переняла ее манеру двигаться: походка стала менее размашистой, обрела собственный плавный ритм. Теперь каждый шаг доставлял совершенно другие ощущения. Неспешно ступая, она успевала его распробовать.
И, двигаясь дальше по улице, Соланж довольно долго семенила, попадая точно в такт шагов удивительной дамы, гулявшей без всякого дела. Она наслаждалась этой медлительностью, приучала себя к ней.
Но все же в конце концов Соланж оказалась на своем перекрестке, здесь ей надо было сворачивать. Ничего не поделаешь, придется расстаться со старой дамой. Она приостановилась, не зная, на что решиться. Может быть, тайная спутница почувствовала ее колебания? Как бы там ни было, старая дама впервые повернулась к ней.
Короткий, почти неуловимый взгляд, которым она окинула Соланж, напоминал улыбку, а в улыбке сквозило одобрение. Но к чему оно относилось?
Соланж безотчетно улыбнулась в ответ. Тоже что-то одобрила. Вот только — что?
Потом набрала в грудь побольше воздуха и свернула за угол. Ну вот, дело сделано.
Соланж идет, аккуратно переставляя ноги, старательно отмеряя и выверяя каждое прикосновение ступни к асфальту. Тело плавно покачивается, голова чуть наклонена, словно она…
~~~
Будильник прозвонил, как положено, в семь часов, но Соланж продолжала безмятежно спать. И, проснувшись намного позже обычного, позволила себе роскошь заварить второй чайник: как правило, она делала это только по воскресеньям, предаваясь занятию, которое сама называла «внутренним омовением», своеобразным упражнением, помогавшим ей навести порядок в собственных мыслях и очистить совесть.
Сегодня во время душевной уборки первым делом, вне всякого сомнения, следовало заняться вчерашней встречей. Она заслуживала особого внимания.
Может быть, Соланж должна была поинтересоваться тем, каким образом и почему что-то изменилось, стоило ей сказать «да» старой Даме в синем?
Тем не менее, как ни странно, именно это «да» Соланж совершенно не хотелось обдумывать: словно достаточно было только ощутить это согласие, словно ее «да» было из числа тех вещей, которые не обсуждаются, поскольку совершенно очевидны.
Нет, если сейчас ее мысли и были чем-то заняты, то, скорее, отношениями с дочерью, с Дельфиной. Был как раз вторник, а по вторникам у них было заведено ужинать вдвоем в ресторане «У Пьера» на улице Вожирар.
Дельфине только что исполнился двадцать один год, и она уже несколько месяцев жила отдельно в крохотной студии, которую смогла снять благодаря отцовской поддержке и где непрерывной чередой сменялись ее любовники.