Отныне их было не двое: Матильда и Реми, их было четверо в двух телах. Обычные, привычные Матильда и Реми, которые ведут себя так, словно ничего такого особенного не происходит, и тайные Матильда и Реми, которые про себя только и мечтают о дне Великого побега.
Бенедикта тоже не понимала, что на реке теперь их не трое, а пятеро, то есть сразу много людей ныряет под водопад, она не отдавала себе отчета и в том, что играют против нее в «Семь семеек» сразу две партнерши, даже если замечала, что у Матильды иногда становится какой-то странный, рассеянный вид.
— Эй, ты где? Далеко убежала? — спрашивала в таких случаях Бенедикта, и ей приходилось повторять это не раз, пока до Матильды доходило, что подруга обращается к ней.
Только что вернувшись с реки, Кристиана объявила, что идет укладывать вещи: они с Бенедиктой уезжают завтра в полдень. Они уезжают… Господи, а Матильда и думать забыла об этом: для нее с некоторых пор существовал только один отъезд отсюда — тот, когда она убежит с Реми.
Полдник как полдник. Бенедикта лениво грызет свой вечный сухарик, который, как всегда, так и не прикончит. Матильда намазывает на бутерброд абрикосовое варенье, которое сварили мамы.
Бенедикта выглядит так, будто вот-вот задаст кому-то, кому это вовсе не доставит удовольствия, неожиданный вопрос.
Нетушки, Матильда ей такого не позволит, она сама сделает первый ход.
— Не пойму, чего ты хочешь-то?
— Хочу пойти на ферму и попрощаться с Реми, — сообщила в ответ Бенедикта.
— Вот это да! — пришла в восторг от ее идеи подруга. Но Бенедикта мгновенно охладила ее пыл.
— Но я пойду туда одна, без тебя!
Матильда вздрогнула:
— Как это — без меня? Почему — без меня?
— Нипочему, — ледяным тоном отрезала Бенедикта.
— Что значит «нипочему»? — Матильда все больше и больше нервничала.
— Что значит, то и значит…
Остановившись после этой нехитрой реплики, Бенедикта вдруг заговорила снова — и как! Будто ее прорвало!
— У тебя всегда было сколько угодно времени, чтобы общаться с Реми. Ты с ним одна только и общалась! Ну, и я хочу, чтобы теперь он немножко побыл и со мной — пусть даже только для того, чтобы попрощаться! Нельзя, что ли? Говори, говори — нельзя?!
Голова Матильды мгновенно распухла от сонма противоречивых мыслей, которые забились в ней, как шмели о стекло, не находя выхода. То, чего требовала от нее лучшая подруга, было вполне законно. И более чем невинно, но одновременно — и неприемлемо, и недопустимо, и ужасно, ужасно, ужасно!!!
«Что должна сделать настоящая женщина в подобном случае?» — в сотый раз спрашивала себя Матильда. Сначала она даже подумала, что стоит пойти посоветоваться с мамой, но сразу же отвергла идею, самолюбие не позволило. Хм… А разве не то же самолюбие подтолкнуло Бенедикту к тому, чтобы она выставила ей такое требование? Ведь на самом-то деле что у нее получились за каникулы, что хорошего в том, чтобы все время находиться в трех шагах, пяти шагах, двадцати шагах от самых важных вещей и никогда в них не принимать участия? Но если это так… Если это так, значит, Бенедикта просто хочет ей отомстить, зная, что подруге тут и возразить-то нечего.
Теперь Матильде ничего не оставалось, как сыграть роль уверенной в себе дамы — не просто благородной, но и великодушной.
— Отлично. Иди, раз уж тебе так хочется. А мне, в общем-то, все равно… — и, окончательно оставляя за собой победу и последнее слово, добавила небрежно: — Передашь от меня Реми: завтра вечером. Он знает, где…
Все время, пока Бенедикта была на ферме, миллионы, нет, какое там, миллиарды лет, Матильда, усевшись против фотографии Бабули с Феликсом, рисовала влюбленных стрекоз — голубые сердечки… Больнее всего ей было думать о прощальном поцелуе. Она пережила внутри себя это мгновение миллион, нет, какое там, миллиард раз, ощутив миллиард уколов острым-преострым карандашом в самое сердце.
Когда ее «палач» вернулся, девочка еще не вышла из комнаты. У «палача» был жутко довольный вид, а ее тенниски оказались все перемазаны навозом.
Жертва пытки отложила рисунки и бухнулась в оригинальное кресло с двумя сиденьями, благодаря которым можно повернуться ко всему миру спиной, если тебя обидят или ты разозлишься.
Бенедикта невозмутимо опустилась на второе сиденье. Теперь они почти соприкасались спинами. А между ними находился Реми. Из-за него. Все из-за него. И это серьезно. Очень даже серьезно.
— Ну и как? — спросила Матильда, силясь изобразить убийственную иронию.
— Никак!
— Реми был дома?
— Куда денется, был.
— И что вы делали?