— Ни-че-го. Ничего не делали. Просто поговорили.
— Обо мне?
— Нет…
— Тогда о чем же?
Бенедикта не ответила. И не ответит — ни сейчас, ни завтра. А хоть бы завтра и захотела ответить… Завтра, в любом случае, будет уже слишком поздно, потому что они уедут. Но Матильде необходимо было срочно узнать все, особенно — насчет прощального поцелуя, ну, пусть — только насчет этого поцелуя. И она продолжила допрос:
— Вы попрощались?
— Да.
— Значит, он тебя поцеловал?
— Да…
— А как? Как он тебя поцеловал? Скажи, ну, скажи!
Бенедикта не ответила. Нет, она не ответит. Ни сейчас, ни завтра.
— Прямо в губы? — с отчаянием настаивала Матильда, уже готовая ко всему.
— Нет…
— Ой! А куда же? — не веря своим ушам, воскликнула Матильда.
— Вот сюда, — спокойно ответила Бенедикта.
Матильда обернулась. Лучшая подруга указывала пальцем на тыльную сторону кисти.
— Он поцеловал тебе руку? — теперь уже не веря и глазам, пробормотала Матильда.
— Да… Как в фильме, который он видел по телеку, — напыжившись, похвасталась Бенедикта.
— И все?!
— Конечно все! Все… А что же еще надо? — удивилась Бенедикта.
Матильда бросилась ей на шею. Ее подружка! Самая лучшая на свете подружка! Ее подружка до конца жизни! Они никогда не поссорятся. Никогда и ни из-за чего. Никогда друг на друга не обидятся. Никогда друг на друга не рассердятся. Будут вместе. Это навсегда…
Теперь надо позаботиться о том, чтобы ужин прошел весело. Прежде всего следует воздать должное мамам, которые сами себя превзошли — как в количестве, так и в качестве приготовленных ими блюд. Девочки тщательно выбирали туалеты. Надевая поверх белого кружевного платья (в честь Кристианы!) колье из жемчужинок с ракушкой в форме сердца посередине (в честь Бенедикты!), Матильда наконец поняла — наверное, помогла севильская фотография на секретере, — о чем напоминала ей эта ракушка. О том великолепном портрете Бабули, который Феликс нарисовал в Париже: он тогда прикрыл веки своей невесты двумя розовыми перламутровыми ракушками, которые, казалось, искрились и сверкали засохшей на них морской солью. Именно глядя на эту картину, Матильда и решила стать художником, как Феликс: она никогда в жизни не видела ничего прекраснее этих глаз-ракушек…
Ужин действительно получился очень радостным, хотя это и был последний ужин вчетвером. Вспоминали лучшие моменты этих — таких удавшихся — каникул. Неузнаваемая Бенедикта доедала третью оладушку из кабачков. Может быть, из-за того, что Реми поцеловал ей руку так, как видел по телевизору, она не захотела мыть руки перед едой. Селина и Кристиана валяли дурака, притворялись, что они «малость под мухой», подливая себе вина. В разговорах часто называлось имя Реми, и Матильда каждый раз дотрагивалась пальцами до ракушки в форме сердечка. Теперь стало совершенно ясно, что нежный и сообщнический взгляд Бабули будет всегда направлен на Матильду и станет охранять ее в день Великого побега.
Мамы пришли поцеловать девочек на ночь, задыхаясь от смеха. Они совсем не удивились, найдя Матильду и Бенедикту в одной кровати, тоже хихикающими. Мамы, когда они «малость под мухой», гораздо более сговорчивы. И лучше все понимают. Как, наверное, приятно пить вино, от него все в жизни кажется куда легче. И потом, Матильде так нравится, когда мама смеется без всякой причины…
Кристиана села на кровать со стороны Матильды.
— А вот и подарочек для тебя! — сказала она, что-то вынимая из кармана.
Это оказалась фотография Реми в тельняшке: он сидел на своей ржавой канистре, а вокруг были козы. Матильда никак не могла понять, что ей делать: смеяться или плакать. Она немножко попробовала, что лучше получается, то или другое, но кончилось все смехом. Кристиана не обладала таким даром красноречия, как Селина, но зато дар поступков был именно у нее. И Матильда поняла, наконец, почему Селина так нуждалась именно в этой подруге, когда думала, как поступить, если Он не приходил слишком долго или приходил только ради того, чтобы хлопнуть дверью. Если бы Матильда решилась с кем-нибудь обсудить Великий побег, может быть, она бы выбрала для этого разговора Кристиану…
После нескончаемых объятий и поцелуев свет погасили.
Бенедикта и Матильда скинули ночные рубашки и прижались друг к другу под белой простыней. Кожа Бенедикты оказалась нежной везде — даже на коленках и на локтях. И она не пахла солеными орешками. И была сладковатой на вкус — Матильда попробовала лизнуть: так, что-то вроде лакрицы…
Матильда, раздеваясь, не стала снимать с себя жемчужное ожерелье, и оно, тихонько шурша, царапало простыню. За приоткрытыми ставнями пели сверчки, в щель просачивался лунный свет.