Матильда давно усвоила, что, когда она мастерски дуется, никто ее не трогает. Все держатся на расстоянии. И правильно: говорят, лунатиков ни в коем случае нельзя будить. То же самое — когда дуешься, нельзя человека трогать. Это состояние уважаемое. Вот еще причина длить его и длить…
Возвратившись домой, Матильда доползла в своей ракушке до фруктового сада, где стала объедаться абрикосами: пусть уж Селина сама помогает Бенедикте устраиваться в их принцессинской комнате, показывает ей сад, а хочет — так и на качели ее ведет.
К счастью, уже слишком поздно, чтобы идти на ферму. Сегодня вечером она предпочитает обойтись совсем без Реми: чем делиться им — лучше лишиться на время. А завтра посмотрим…
Абрикосы помогли, и к часу, когда полагалось ужинать, Матильда почувствовала, что может подумать о том, чтобы вылезти из ракушки, откуда, похоже, испарились последние остатки злобы и горечи. Накрытый стол довершил начатое: ничего аппетитнее представить себе было невозможно, и общее веселье оказалось заразительным, а ко всему еще — прямо на тарелку Матильды были выложены сюрпризы. Явно дело рук Кристианы… Летнее белое кружевное платье и несессер с туалетными принадлежностями, достойный настоящей взрослой девушки.
Все зааплодировали.
— А вот это от меня, это мой тебе подарочек, — сказала Бенедикта, протягивая маленькую коробочку.
— А что там?
— Сама посмотри!
Матильда в полной тишине открыла коробочку…
Там оказались восхитительные бусы из перламутровых жемчужинок — какие там бусы, настоящее колье, посреди которого — ракушка в форме сердечка, сразу же ей что-то напомнившая.
— Ты сама это сделала? — восхитилась Матильда, немножко жалея о том, что так грубо обошлась с подружкой.
Бенедикта ответила, что — да, сама, и Матильда пожалела еще и о глупой своей ревности…
И, когда обе матери пришли поцеловать девочек на ночь, принцессы-сестрички уже мирно беседовали под своими белыми прозрачными балдахинами.
Селина на минутку задержалась возле дочери.
— Не сердишься на меня больше?
— Нет! Нет! Ни чуточки не сержусь! — и Матильда горячо ее поцеловала.
Но стоило матери тихонько прикрыть за собой дверь, так тихонько, будто ей хотелось сделать окончательным их нежное примирение, Матильда с изумлением обнаружила, что минуту назад соврала! Соврала насчет самого главного, что касается ее и мамы… Потому что на самом деле она на нее сердится. И еще как сердится. И будет сердиться уже всегда.
И — с еще большим удивлением — Матильда поняла вдруг, что некоторые злые и горькие мысли вовсе не исчезают, так и остаются на самом дне ракушки. И что пузырик, шарик, мячик — все эти способы дуться, они хороши только для маленьких девочек, только для тех, которые еще не повстречались со своим Реми.
И уж совсем странным ей показалось то, что ложь, которая, вроде бы, должна была ее тяготить, вовсе даже и не тяготит, совсем наоборот: подумаешь, дело какое, ну и соврала — пустяки, чушь…
— Спишь уже, Бенедикта?
— Не-ет…
— Хочешь, расскажу тебе про Реми?
— Да-а…
И Матильда рассказала все-все: и про квадратные кончики пальцев, и про легкое дыхание, ласкавшее затылок, когда она сидела между коленками Реми, и про то, как соединялись их взгляды и головы были одна к другой, а Реми висел вниз головой, раскачивая ее, и раскачивая, и раскачивая…
Она рассказала даже об обоих полетах: на тракторе и на качелях.
— Как это прекрасно! — вздохнула Бенедикта и добавила. — Значит, мое колье с ракушечным сердечком оказалось кстати!
Белые занавески больших принцессинских кроватей колыхались под теплым ветром, залетавшим в приоткрытое окно.
— Еще как кстати!..
Но сколько Матильда ни думала, все равно не могла понять, что же такое напоминает ей эта ракушка…
— Эй! Слышишь? Не знаешь, это кто? — уже почти проваливаясь в сон, шепнула она.
— Сверчки, — объяснила Бенедикта, и ее осведомленность и взрослость на этот раз ничуть не разозлили и не смутили Матильду. — Они начинают петь летними ночами, когда засыпают цикады.
Матильда подумала, что в краю подсолнухов и впрямь очень многие поют…
~~~
Все было решено за завтраком: пока Бенедикта доедала свою половинку гренка, а Матильда — шестой бутерброд с вареньем.
Сегодня был базарный день — о лучшем и мечтать нельзя, если ты спишь и во сне видишь, как бы тайком попасть на ферму, потому что — в силу разных причин — сгорать от нетерпения больше невыносимо и до смерти хочется увидеть Реми.