– Ты понимаешь, что тебе нельзя здесь оставаться? – спросил отец. Он повторил вопрос еще раз спокойным тоном, чтобы убедиться, что Генри его услышал. – Ты же все понимаешь, разве не так?
– Моя мама англичанка.
– Она австралийка.
– Она мне говорила, что на четверть ирландка на четверть англичанка, на четверть валлийка, и на четверть шотландка.
– И все-таки у нее австралийский паспорт. Послушай меня, Генри. Ты мог оставаться здесь на время учебы, теперь же у тебя есть диплом, ты больше не студент, и тебе нельзя больше тут находиться. Ты понимаешь это?
Генри винил во всем Европу. Если бы Британия не подписывала никаких соглашений, ему разрешили бы остаться, потому что его мать была практически англичанкой. Он прекрасно владел языком. Он даже пообещал работать как вол, только бы ему разрешили остаться.
– Генри, я твой отец. Я желаю тебе только добра. Я специально приехал сюда из Токио. Я консультант по дизайну в огромной корпорации, и опытный человек. Вижу, ты напряжен, как и раньше. Но ты же не хочешь никому причинить вреда, ведь так?
– Хочешь сказать, ты боишься, что я буду доставлять тебе неприятности.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, Генри. Мы ведь можем провести день на выставке Гетти, да?
Генри сжал пальцами пакетик с белым порошком, который он переложил в карман брюк. Он был размером с чайный пакетик, и ему нравилось всегда иметь его при себе – это придавало ему уверенности. Он наделял его ощущением власти. Он являлся неким ключом к внезапным переменам, а потому – к настоящей жизни.
– Выставка проходит в Королевской академии, – добавил отец, – не слишком далеко отсюда.
– Я влюблен.
Мистер Мицуи старался не встречаться с сыном глазам, как всегда пытаясь избежать мыслей о том, насколько сильно Генри похож на мать. Интересно, был ли он когда-нибудь другим?
– Мы собираемся обручиться.
– Поздравляю, Генри. Мы улетаем сегодня вечером.
– Тогда я попрошу ее обручиться со мной сегодня, хорошо? Я позвоню ей прямо сейчас.
Генри взял телефон и набрал номер. Никто не отвечал, и Генри задумчиво кивнул, к радости отца, как вдруг на другом конце трубки раздался женский голос:
– Мистер Мицуи?
Сколько раз он просил ее называть его Генри. Ах, эта стойкая мисс Бернс и ее строгий и прекрасный голос, не умеющий ошибаться. Он набрал в легкие побольше воздуха.
– Мисс Бернс, – сказал он, – я хотел бы пригласить вас на ланч.
– Мы не будем встречаться. Я вам уже говорила.
– Сегодня мой последний день.
– Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.
– Я хотел поблагодарить вас. Я приходил к вам домой.
Где бы мисс Бернс ни находилась сейчас, там было очень тихо. Наверное, смотрит на часы, подумал он. Потом ему показалось, что она ушла, и он почувствовал огромное облегчение, когда она наконец ответила.
– Я не дома. Не нужно больше приходить ко мне.
– Может, мы могли бы встретиться где-то еще.
– Похоже, вы меня не понимаете, Генри. Возможно, когда вы приходили, я была дома, но не открыла вам дверь, потому что не хотела вас видеть. Вы об этом подумали?
– Я знаю, что вас там не было, – сказал Генри. – Если бы вы были дома, вы бы открыли дверь. Мы не можем не встретиться.
– Мне пора идти, Генри. Счастливого пути домой, в Токио.
– Еще один, последний вопрос.
– Никаких вопросов, Генри, простите, до свидания.
Очень медленно Генри отключил телефон и положил его обратно на тарелку. Она назвала его Генри. Он посмотрел на отца и внезапно широко улыбнулся – он, за многие годы научившийся удивляться прекрасным подаркам. Один из передних зубов, слева, был темным – такого ровного и глубокого цвета, будто его выбрали из каталога колеров.
– Она согласилась, – сказал Генри. – Она с удовольствием пообедает со мной.