— Я полагал, что мы могли бы начать с Галилейского Дома. Как вы там оказались. Каково его назначение.
— Изначально он предназначался как странноприимный дом для прихожан евангельских церквей, — ответил Эриксен. — Некогда здесь к ним относились как к чужакам.
— А сейчас?
— Сейчас мы продолжаем принимать отдельных паломников. Но больше занимаемся исследованиями в области библейской археологии. Это сфера доктора Лестрейда.
— Вы работаете здесь? — спросил Лукас Лестрейда.
Лестрейд повернулся к Эриксену за ответом. На его лице по-прежнему стыла странная неприятная улыбка, — возможно, уж было подумал Лукас, следствие непроизвольного сокращения мышц или еще какой патологии.
— Теперь не очень много, — сказал Эриксен. — Сюда, в Масаду, в Кумран и к горе Искушения[112], мы возим паломников.
— Я решил, что у вас особый интерес к ессеям?
— В настоящее время мы работаем в Иерусалиме, — ответил Эриксен. — На раскопках у Храмовой горы. Приходите посмотреть наше новое место работы. Это в районе Новый Катамон.
— А, да, — сказал Лукас. — Знаю.
— Если желаете, — предложил Эриксен, — можете поехать с нами завтра. Мы везем нашу группу на Джебель-Каранталь.
Лукас недоуменно посмотрел на него.
Странный доктор Лестрейд пришел ему на помощь.
— На гору Искушения, — пояснил он. — Видно, не знаете истории, связанной с этим местом.
— Вообще-то, знаю.
Он было собрался отказаться от предложения, но одумался. Показалось заманчивым провести ночь в пустыне, и стало любопытно, зачем Эриксен возит паломников на гору Искушения.
— Мы отправляемся утром, в половине шестого, — сказал Эриксен. — Вас это устроит? Места в автобусе предостаточно.
— Буду готов к этому времени, — сказал он. — Я на машине.
Ночь тянулась медленно. Кафетерий закрылся в семь, автобусы уехали в город, и в центре оставались лишь несколько заночевавших гостей, кроме группы Эриксена. Одно крыло гостиницы было зарезервировано для нее, и до бродившего по саду Лукаса доносилась их оживленная болтовня. Но после девяти тишина и темнота опустились на пустыню и сама жизнь словно прекратилась.
Спускаясь к невидимой сернокислой воде, Лукас неожиданно услышал вибрирующий звук и увидел скользящий свет патрульного вертолета, выхвативший холмистую местность где-то в миле от него. Затем вертолет развернулся и улетел и сторону мыса Костиган; вновь наступила тьма. Лукас зашагал обратно к гостинице. Возле одной из пластиковых колонн перед рядом дверей он наткнулся на доктора Лестрейда, буквально с головы до ног закутанного в полотенца.
— Едете с нами, Лукас?
Весь запеленутый, с загадочной улыбкой на лице, Лестрейд походил на статую ханаанского божества, и очки в черной оправе таинственным образом усиливали сходство.
— Полагаю, что да.
— Вы действительно знаете, чем была гора Искушения?
— Разумеется, — ответил Лукас. — Я посещаю музеи искусств.
— Вы американский еврей, не так ли?
— Верно.
— И чувствуете особую тягу к этой земле? Чувствуете, что вернулись домой?
— Доктор Лестрейд, — спросил Лукас, — вы дурите мне голову?
— Нет, — ответил Лестрейд. — Я всегда интересуюсь. Покойной ночи.
И он исчез, словно призрак, которого напоминал.
10
Когда Лукас поднялся рано утром, паломники из Галилейского Дома уже толклись возле автобуса. Большинство одето чересчур по-американски: сплошные белые мокасины, лаймово-желтые слаксы и клетчатые шорты-бермуды. Набожные иностранцы в Израиле вечно выглядели до нелепости старомодно в стремлении следовать своим национальным стереотипам. Бродя среди них и на ходу завтракая перезрелыми фруктами, которые купил накануне, Лукас слышал также канадскую, австралийскую речь, речь со всех концов земли, где давал представления цирк Галилейского Дома.
Подошел доктор Лестрейд:
— Послушайте, можно я поеду с вами?
Лукас не возражал, предположив, что доктор жаждет пропустить глоточек в долгом пути.
Следом за автобусом они выехали с гостиничной стоянки и свернули на дорогу в Иерусалим и Иерихон.
— Похоже, ваши паломники не скучают, — сказал Лукас.
— О да. Типичный народ.
Конечно, подумал Лукас, такие они и есть, хотя его чувство патриотизма было уязвлено.
— Что, они все такие?
— Для меня они все одинаковы, — сказал Лестрейд. — Для вас, возможно, и нет.
— Говорят, типы существуют только в искусстве, доктор. Но не в жизни.
— Гм, а если б мы могли заглянуть друг другу в душу?