Эриксен изменился в лице, словно получил пощечину.
— Вы репортер, — сказал он.
— Ну, я пишу о событиях, происходящих в здешней религиозной жизни. И думал, вы сможете помочь мне.
— Кого вы представляете? — измученным голосом спросил Эриксен.
— Я работаю над книгой, — ответил Лукас. — О религии в Святой земле.
Обычно он такого не говорил.
— Вы еврей?
— Бывший католик, отчасти еврейского происхождения. Так что личной заинтересованности не имею.
— Что вы хотите знать о Галилейском Доме?
— Скажите, вы уезжаете с чувством, что сделали что-то полезное?
— Даже если в Доме и были честны, — ответил Эриксен, — ничего из того, что они сделали, не было полезно.
— Могу я процитировать ваши слова?
— Разумеется. Почему нет?
— Чем они действительно занимаются?
— Они огребают уйму денег. Множество христиан жертвуют им деньги. Евреи тоже. Теперь.
— Вы что-то получали?
— Да, — подтвердил Эриксен.
— На что?
— На разные вещи. В последнее время Гордон Лестрейд восстанавливал план Второго храма. Так кого, говорите, вы представляете?
— Мир, — сказал Лукас. — Восстанавливал план Храма?
— Я так и думал, что вы представляете весь мир, — рассмеялся Эриксен.
Лукас попытался засмеяться вместе с ним.
— Есть замысел восстановить храм Ирода. Попытки предпринимают как евреи, так и христиане.
— Христиане-то почему?
Эриксен взглянул на Лукаса, будто удивляясь тому, как мало тот знает об этом.
— Американские фундаменталисты проявляют большой интерес к Израилю и Храму. Восстановление Храма будет знаком.
— Знаком чего?
— О! — Эриксен мрачно улыбнулся. — Того, что будущее настало.
Лукас попытался вспомнить, что он знает об эсхатологии и учении о тысячелетнем Царстве Христовом. Но он многое уже забыл.
— Масса христиан искренне верит в подобные вещи. Но люди в Доме — Отис и Дарлетта — они просто промоутеры. Не знаю, как насчет евреев. Возможно, они тоже верят.
— Во что?
— Не знаю. Предполагаю, в пришествие Мессии. Если они построят Храм, он придет.
— Как в кино?
— Вроде того, — сказал Эриксен. — Я не знал, что они все еще снимают религиозные фильмы.
— А Лестрейд?
— Не представляю, во что верит Лестрейд. Вообще-то, он раньше был католиком, как и вы.
— И он занимается реконструкцией?
— Он водит туристов на раскопки. Но основная его работа сейчас — на Храмовой горе. Лестрейд заявляет, что может восстановить Храм на основе своих изысканий.
— Перестроить его?
— Слушайте, восстановление Храма — это главное, на чем сосредоточен Галилейский Дом. Так, во всяком случае, заявляется.
— Я думал, вы миссионеры.
— Если бы мы занимались прозелитизмом, — улыбнулся Эриксен, — раввины вышибли бы нас отсюда. Ну да они и так нас не любят. А мусульмане убили бы.
— Значит, вы никого не обращали?
— Обратили нескольких христиан в нашу разновидность христианской веры. И нажили огромные деньги.
— Вижу, у вас не осталось никаких иллюзий. Просто в Галилейском Доме разочаровались? Или утратили веру?
Эриксен безучастно посмотрел на него.
— Когда Линда и я приехали сюда, — сказал он, — мы оба страстно верили. Мы приехали, чтобы все увидеть въяве.
— Но… что-то пошло не так.
— Это место исполнено силы. Ужасной силы.
— Но, — скромно заметил Лукас, — это же хорошо, разве не так? Мы все… должно быть, верим в это.
— Должно быть, мы верим в силу зла.
— Силу зла? Вы имеете в виду силу Божию?
— Назовите как хотите. Она делает вас сильнее, пока вы думаете о ней. Она завладела Линдой. Завладела ее телом, как вещью, чтобы затрахать. Дальше она убьет меня.
— Извините, — сказал Лукас. — Позвольте мне перескочить чуть дальше. Вы говорите о Боге? О Боге иудеев?
— Тогда, на горе, я был не прав, — объяснил Эриксен. — Бог иудеев — Азазель. Всегда был. Я не понимал этого. Азазель. Бог, Иегова, зло — это все их, не наше.
Лукасу подумалось, что преподобный напоминает свою бывшую жену. У них были очень похожие глаза, с прозрачной радужкой, сквозь которую у него ясно различалось пламя страсти, тогда как у нее она была невидима, как Азазель[207].
— Мне нравятся люди, которые носят змеев, — сказал Эриксен. — Как та смуглая девушка и ее друзья у Вифезды. Вам они знакомы?
— Да. Мне они тоже нравятся.
— Знаете, почему они носят змеев?
— Наверно, нет. Объясните, пожалуйста.
— Потому что, — сказал Эриксен, — после грехопадения первого Адама явился змий, чтобы освободить нас от Азазеля. Но Азазель восстановил против него всех женщин. Христос был змий, который пришел снова. Змий, змея — наша единственная надежда. — Эриксен запустил пальцы под ворот рубашки и вытащил тонкую цепочку, на которой висел крохотный уроборос, почти такой же, какой носили Разиэль и Сония. — Видите, у меня есть. Хотите такой же?
207
Один из падших ангелов, согласно апокрифической Книге Еноха, в частности научивший женщин искусству обмана.