Он также узнал, что, добавив букву «шин» к тетраграмматону[239], можно превратить имя Бога в имя Иисуса. Что сефардский каббалист Авраам Абулафия увидел в себе мессию и, посетив папу, поставил о том в известность его святейшество и вышел из Ватикана живым. Что большое число монахов монастыря Сан-Иероннмо в Кастилии были схвачены инквизицией за устроение седера[240] в юбилейный, 1500 год. И что почти все великие испанские мистики были еврейского происхождения, включая святую Терезу Авильскую, святого Хуана де ла Круса[241] и Луиса де Леона[242].
Каббалистские формулировки все больше нравились ему, даже в интерпретации Разиэля и Де Куффа. Уже днем он встал, чтобы подбодриться глоточком спиртного, но вместо этого вернулся к Шолему, к его «О каббале и ее символике». Как это истинно, думал он. Настолько истинное объяснение вещей с точки зрения психологии; подобного он никогда не встречал. Грандиознее и убедительнее томистской заумности католицизма, которой удалось подавлять его природу с семилетнего возраста. Хотя, конечно, никогда не вставало вопроса о том, что есть истина — вот нелепое слово, — а что ею не является.
Затем ему пришло в голову, что представление о некоем великом божественном уходе и остающейся священной эманации — все это не более истинно, нежели представления христианства его матери, но, по-своему, есть то же самое по сущности, лежащей в основе любой формы, которую может принять истина.
Он взял паскалевские[243] «Мысли», чтобы освежить в памяти кое-какие подзабытые вещи.
«Природа, — писал Паскаль, — как в человеке, так и вне человека, повсюду свидетельствует об утраченном Боге».
Янсенизм. Цепочка рассуждений привела его от Пор-Рояля[244] к Декарту. К онтологическому доказательству существования Бога. Оно утверждало, что если можешь ясно и убедительно вообразить себе Старика, то, клянусь Юпитером, он должен существовать. Онтологическое доказательство, в свою очередь, вызвало желание хлебнуть чего покрепче — пробудило в нем так-и-неосуществившегося ирландского иезуита или, возможно, воспоминание о бутылке, тайком пронесенной на церковные танцы. Он налил стакан «Гленливета» и, сев, засмотрелся на незаметное изменение цвета каменных стен города в меркнущем свете.
Декарт сидит возле горячей печки. Я существую — Декарт возле Горячей Печки, — следовательно существует и Бог. Я воображаю его себе, следовательно он есть. Фрейдистский метод. Я мыслю, следовательно существую. Есть процесс, и, следовательно, я его часть. Под виски, думал Лукас, онтология идет однозначно лучше, поэтому, наверное, среди духовенства столько алкоголиков.
Но процесс действительно есть, разве не так? Какие-то вещи, скорее они есть, нежели нет. И если процесс, как очевидно, этим не закончился, то когда он закончится? Разве не прокляты бесповоротно все эти яростные поиски абсолюта, это страстное стремление без надежды на покой, эта неутолимая жажда? Кстати, о жажде, надо налить еще.
Затем он подумал, что идея великого скрывшегося Бога должна, обязана отражать некое действительное положение вещей. Что эманации царства, святой мудрости и материнского понимания, величия, силы и любви, Страшного суда, красоты, милосердия и терпения, славы, Царствия Небесного и его основания прекрасно и безусловно присутствуют, они просто есть. Есть даже в нем самом, в его глубинной тьме. Сидя со стаканом в руке, он думал: «Как интересно разделять подобные верования, какое это приносит удовольствие и какое удовлетворение».
А еще он спросил себя, насколько сложно было бы вообразить, что он причастен ко всему этому по праву рождения. Как еврей, которым, решил он, можно было бы считать себя. Но даже в противном случае как замечательно принадлежать ко всему этому. Иметь наследие обеих сторон: Шехину и матерь-Церковь, и ирландский овес, благословение и овсянку.
Однажды, возвращаясь в воскресенье из церкви, они с матерью встретили жену отца. Они шли из церкви Святого Иосифа на Ласаль-стрит мимо строящейся скоростной автомагистрали через Гарлем, в эту церковь мать водила его, несмотря на то что снобизм склонял ее предпочесть часовню Святого Павла. И там, на тротуаре, с матерью, в белой соломенной шляпке и привычных сценических перчатках, и с ним, в костюмчике и при бабочке, как точная белая копия негритянских детишек, идущих в свои евангелистские церкви, заговорила миссис Лукас, уважаемая чокнутая жена профессора. Мрачная красавица в тевтонском духе, походившая на актрису Лили Палмер, что вынуждена была признать даже его мать.
239
В иудейской религиозной и каббалистической традиции четырехбуквенное Непроизносимое Имя Господа, считающееся собственным именем Бога, в отличие от других его имен-эпитетов.
242
Луис де Леон (1528–1591) — испанский философ, богослов и поэт, считающийся крупнейшим поэтом испанского Возрождения.
243
Блез Паскаль (1623–1662) — французский математик, физик, литератор и философ; первоначальное полное название книги — «Мысли о религии и других предметах».
244
То есть от янсенистов (в Пор-Рояле, рядом с одноименным монастырем, жили многие янсенисты, там же и Паскаль провел последние годы жизни).