Лукас подошел к проигрывателю и выключил его.
— Продолжайте. Мне интересно, я же пишу книгу.
— Существует, — сказал Лестрейд, — определенная страшная энергия. Определенный инстинкт доброжелательного навязывания, который, без сомнения, рассматривается как полезный. Желание помочь другим освободиться от груза иллюзий. Даже если это иллюзии тысячелетние и породили много прекрасного. Даже если они являются проявлением творческой мощи народа. — Он слегка поморщился, допив остаток граппы. — Полагаю, это все для распространения?
— Полагаю, что да.
— Ну, — сказал Лестрейд, — тогда мне лучше быть поосторожней. Употребить мою пресловутую тактичность.
— Несомненно.
— Определенное презрительное отношение к выдающимся качествам другого народа. Желание унизить его культуру и его лидеров. Шумное, агрессивное хвастовство, которое без всякого снисхождения можно назвать вульгарным. Я, конечно, понимаю, что вы, как американец, не идентифицируете вульгарность. И в определенный момент это порождает глубокую… глубокую неприязнь.
— Просто чтобы не было недомолвок, — сказал Лукас, — о ком мы говорим в данный конкретный момент?
— Об американцах и евреях. Двух народах, которые то ли существуют, то ли не существуют. Приходится верить им на слово. Всё болтают о традиции, традиции, традиции. В действительности имеющей неглубокие корни. Морализаторы, свет мира для неевреев, город на вершине горы[257]. Два народа, близкие по духу… Но что они не могут терпеть, так это общественный строй иного народа. Иное человеческое единство, иную веру, иную кровь — это они ненавидят. Они каждого хотят освободить. Все усовершенствовать. Оказать помощь — слава благодетелям! Идеалисты, оптимисты… Так что эта храбрая маленькая колония здесь не случайно, этот далеко выдвинувшийся аванпост, который вы воздвигли совместными усилиями. Разумеется, я не имею в виду вас лично.
— О, не знаю, как другие. Но я вот он, перед вами.
— И во всем мире растет неприязнь, — продолжал Лестрейд. — Враждебность к вашему непрерывному континууму, чего вы, вероятно, не способны понять. Например, есть песня — я однажды слышал ее в Никарагуа — о янки, врагах человечества. Ужасно несправедливо, но ничего не поделаешь. И по весьма реальным причинам.
— А что в Никарагуа поют о евреях?
— Иронизируете, Лукаш. Ну-ну. Так я вам скажу, что они поют! Они поют о La Compañía. И в виду имеют не орден иезуитов. А «Юнайтед фрут компани». Дядю Сэма, любителя бананов. — Он прикусил губу, сдерживая злость. — Я хочу сказать, что это чересчур активное сотрудничество многими людьми на глубинном уровне воспринимается как враждебное. Широким кругом народов, не обладающих привилегией принадлежать к просвещенным американцам или евреям.
— Может, мой вопрос покажется наивным, — сказал Лукас, — но не так ли полагал и Гитлер?
— Рад, что вы спросили об этом. Вы читали «Майн кампф»?
Лукас помотал головой:
— Нет.
— Не читали. А розенберговский «Миф двадцатого века»?[258]
Лукас снова помотал головой.
— А я, видите ли, читал обе. И не подпишусь под проповедующимися в них теориями. Не поддерживаю я и убийство, и сам я не убийца. Так что небольшое разумное противодействие американскому юдофильскому Джаггернауту не делает человека нацистом. Ни тем, кто осуществляет геноцид. Ни так называемым антиамериканцем. Сильный, жалеющий себя, — это просто курам на смех.
Лукас задумался, прежде чем ответить.
— Не следует называть людей «чичи», — сказал он после паузы. — Независимо от того, что вы о них думаете. И уж конечно перед их друзьями.
— Виноват. Старое выражение, привязавшееся в колониальные времена. В нем нет ничего оскорбительного.
— Принимаю извинения.
Лукас взглянул на часы: было почти час ночи. До Яффских ворот предстояло идти длинной темной улицей.
— Пойду-ка я домой, — сказал он.
— Выпейте напоследок. Я провожу вас до ворот, если хотите.
— Нет, спасибо.
Будь он проклят, подумал Лукас, если позволит себя провожать. Но выпить выпил для бодрости перед дорогой в одиночестве. Граппа была отличная, мягкая для такого крепкого напитка, небо и земля по сравнению с той дрянью, которую ему доводилось пить. Все-таки Лестрейд понимал толк в таких вещах.
— Знаете, — сказал Лестрейд, когда они стояли на ступеньках крыльца, вдыхая пряный ночной воздух, — ваши друзья, еврейские суфии, что-то замышляют вместе с Отисом и Дарлеттой из Галилейского Дома. Я видел там по крайней мере одного из них.
258
Альфред Розенберг (1893–1946) был заместителем фюрера по вопросам идеологии и рейхсминистром по делам оккупированных восточных территорий; казнен по приговору международного трибунала в Нюрнберге. В названной книге, излагающей суть идеологии нацизма, сделана попытка обосновать превосходство арийской расы.