— Правда? — удивился Лукас. — Интересно, что именно? Он не знал, верить ли Лестрейду. И решил порасспросить Сонию.
— Просто предупреждение вам, — сказал Лестрейд. — Жест доброй воли.
— Благодарю. В следующий раз вы должны будете побольше рассказать о Храме.
Лестрейд похлопал себя по высокому лбу:
— Обязательно. Могу я проводить вас до ворот?
— Спасибо, нет, — ответил Лукас.
Они распрощались, и Лукас зашагал по длинной, мощенной булыжником улице. Единственная голая лампочка освещала верх каменной стены, утыканной острыми глиняными черепками. Там, куда не достигал ее свет, царила средневековая тьма, в которой он едва различал контуры домов. Из черноты арок несло мочой и опасностью. Из одной донесся приглушенный нездоровый смех и запах гашиша. Небо было так же черно, как улицы.
Лукас шагал, дрожа от ярости и стиснув зубы. Хотя он многие годы писал о войне и беспорядках, он чувствовал себя неуютно, когда сам попадал в конфликтную ситуацию. Злость не его стихия.
Он испытал некоторое облегчение, дойдя до галерей улицы Эль-Вад, которые освещались редкими тусклыми лампами. Посмотрев на север, он увидел, что до самых Дамасских ворот в домах квартала сквозь ставни пробивается свет.
Ступив на узкую улочку, ведущую к Хан-аль-Зейт, он заметил лавку, торгующую соком, куда заходил несколько недель назад и где хозяину помогал его молодой заторможенный сын. Металлические ставни лавки были опущены, улица пустынна, и конец ее тонул в темноте. Из тени впереди вышли двое. Сердце Лукаса учащенно забилось. Чувство опасности затруднило шаг. Что-то в этом месте и этих людях предвещало скверный оборот.
Тем не менее он продолжал тяжело шагать, следя за ними небрежно-равнодушным взглядом, которому научился, несколько раз попав в напряженную ситуацию, — взглядом, одновременно выражающим уверенность и избегающим зрительного контакта. Конечно, в темноте он не видел их глаз. Но отметил, что это были палестинцы, что один был в костюме, другой в рубашке без пиджака. Они прошли мимо, и на минуту он вздохнул с облегчением: пронесло. Неожиданно он услышал шаги позади. Рано он успокоился.
— Сэ-эр, — прозвучал фальшивый, вкрадчивый голос с угрозой, смягченной сарказмом.
Лукас решил не оборачиваться.
— Добро пожаловать, сэр! — раздалось за спиной.
На сей раз он остановился и повернулся к преследователям. Это был тот, что в рубашке. Лукас чувствовал, что они уже встречались раньше, но не был уверен из-за темноты. Второй человек стоял подальше, у входа в аркаду.
— Привет, — сказал Лукас.
— Привет, сэр, — ответил палестинец. — Добро пожаловать в наш квартал.
Лукас скорее представлял, чем видел его наглую улыбку. Протянул в ответ руку, и большой и указательный пальцы незнакомца легко обхватили его запястье.
— Что ищете, сэр, так поздно?
— Ничего. Просто иду домой.
— Вы здесь живете? Откуда вы?
— Я здесь живу, — повторил Лукас.
— Где именно, назовите, пожалуйста.
— В Аль-Кудсе. — То есть в Святом городе. Чтобы не называть его другое имя — Иерусалим.
— И откуда вы приехали?
— Я американский журналист. Возвращаюсь домой от друга. От доктора Лестрейда.
— Добро пожаловать, сэр! — сказал палестинец, не отпуская его руку.
— Спасибо, — ответил Лукас, собираясь продолжать свой путь.
— Вы что, пили?
Так ему сказали, что от него пахнет Лестрейдовой граппой.
— Спасибо, — повторил Лукас. — Доброй ночи!
— Добро пожаловать, сэр! — снова сказал палестинец. — Добро пожаловать в Аль-Кудс! Все места, где можно выпить, закрыты.
— Понятно.
Когда Лукас пошел дальше, палестинец увязался за ним:
— Добро пожаловать в Аль-Кудс!
— Еще раз спасибо.
— Зачем приезжать сюда и пить алкоголь? — вопросил палестинец. Его тон, смесь елея и презрения, не менялся.
— Я встречался с другом, — сказал Лукас, хотя подумал, что, наверное, не стоило пытаться что-то объяснять.
— Каким другом?
На сей раз Лукас не ответил. Палестинец продолжал идти рядом. Лукас чутко прислушивался, не идет ли за ними второй. Тот мог следить, не появится ли кто.
— Добро пожаловать, сэр! Но выпить негде, все закрыто.
Когда они нападают, говорил себе Лукас, то действуют ножом. В последнем случае, вспомнил он, голландского туриста прикончили обыкновенным кухонным ножом. Его приняли за израильтянина или за неверного, который попался им под руку. А возможно, от него лишь несло перегаром.
— Добро пожаловать, сэр! — повторил палестинец и засмеялся.