— Что? — возмутился Стэнли. — Все знают о «Рейнбоу-руф»! Все это знают. По крайней мере — Скай! То есть я. И что оно принадлежит Скаю! Заведение Ская.
— «Рейнбоу-рум-ист», — сказала Сония.
Она знала, что чувством юмора Стэнли не блещет, вопреки его собственному мнению. Однажды она видела, как он до потери сознания избил швейцара черенком метлы за фамильярное обращение.
— Темнокожие американцы мне понравились больше, — сказала Мария-Клара. — Мы вспомнили о тебе, Сония. То, как они двигаются. А другие, которые янки, такие нескладные. Такие грубые. Они сами этого не понимают, правда? Как большие дети.
— Да, — ответила Сония. — Не могу жить с ними, не могу жить без них, понимаешь, о чем я?
— Чертовски верно! — поддержал ее Стэнли-Скай. Он был восхищен. — Абсолютно.
Мария-Клара подошла ближе, пошатываясь на высоких каблуках. На ней были обтягивающие брючки с блестками от парижского модельера. Взяла Сонию за подбородок:
— Судя по глазам, ты себе на уме. Я знаю, что ты себе на уме. Но не знаю, о чем ты думаешь. Стэнли, что скажешь?
— Она моя Сония, — сказал Стэнли-Скай. — Моя Сонечка.
Когда Сония собралась уходить, Стэнли задержал ее. Разиэль ждал в дверях.
— Сонечка! Ты едешь в Газу, да?
— Скорее всего.
— Ты, может, едешь на ооновской машине, а? Потому что я хочу переправить кое-что туда. Но сам поехать не могу, я ж еврей. Меня там, к черту, убьют, правильно? И я никого другого не знаю. А для тебя это пара пустяков. На ооновской машине.
— Я не могу достать ооновскую машину, Стэнли, — сказала Сония. Она чуть не сказала, что не хотела бы ничего ему возить, но вовремя себя одернула. — Я еду с Нуалой. У нее машина Детского фонда.
Стэнли поморщился:
— Нуала…
Мария-Клара тоже состроила гримасу:
— Нуала. Мне она не нравится.
— Нуала всегда лезет к солдатам, — сказал Стэнли. — Вечно задирает их. Не хочу, чтобы она что-то возила.
— Я рада бы помочь, — сказала Сония, — но, боюсь, не смогу.
Мария-Клара, широко раскрыв глаза, смотрела, как она нагло лжет. Стэнли сохранял улыбку.
— Ладно, не беспокойся. Все в порядке.
Нуала поджидала ее после окончания представления. По прибрежным улицам еще бродили редкие неугомонные гуляки и бездельники. Сония и Нуала сели за уличный столик кафе «Орион».
— Так ты встречаешься с Кристофером? — спросила Нуала.
— Не то чтобы встречаюсь… А ты как?
Нуала покачала головой.
— Ты часто бываешь у Стэнли. Стала фанаткой джаза?
— Помогает развеяться после сектора, — ответила Нуала.
— Я скучаю без тебя, — сказала Сония, когда принесли кофе. — Скучаю по Сомали. Наверно, ужасно, что я говорю такие вещи?
— По мне, так нет. Мы приносили пользу. А по революции? — спросила Нуала, чуть помолчав. — По ней тоже скучаешь?
— Думаю, она закончилась.
— Никогда. — Нуала оглядела улицу, словно кто мог их подслушивать. — Никогда, — прошептала она. — Не для меня.
Сония, нахмурясь, смотрела в чашку с тепловатым эспрессо.
— Тебе покажется наивным, — проговорила она, — но, думаю, в Иерусалиме происходит что-то важное.
— И что бы это могло быть? Второе пришествие или что-то в этом роде?
— Для меня Иерусалим не то же, что для тебя, — сказала Сония подруге. — Я верю в его особость. И думаю, что могу найти в нем то, зачем туда ехала.
— Ах, Сония, — вздохнула Нуала. — Каждому свое, наверно. Ты такая, какая есть.
— Разве ты когда-то не была верующей, Нуала?
— Я? Была, конечно. Собиралась стать монашенкой, как всякая маленькая дурочка в графстве Клэр.
— Ты больше не веришь?
— У меня была эгоистичная, нездоровая вера. Вера подростка. Теперь я повзрослела, надеюсь. И верю в освобождение. Что если оно возможно для меня, то возможно и для каждого. И что я не добьюсь его для себя, пока все его не добьются.
— Понимаю, — сказала Сония.
Нуала проводила ее до ночной стоянки шерутов и посадила в машину, идущую до пансиона текке, немецкоговорящих израильтян, в Герцлии.
— Кстати, — спросила Нуала, — как у тебя со связями на горе Злого Совета? Можешь ты получить у них белую ооновскую машину?
— Господи! Только что Стэнли просил меня о том же. Что происходит?
— Ничего не знаю насчет Стэнли, — ответила Нуала. — А я в списке у Цахала. В определенные дни они задерживают меня, держат часами. Когда белая машина, они, если заняты, просто машут: проезжай, мол.
— Я с ними не общаюсь, — сказала Сония. — У тебя же есть удостоверение НПО.