— Что, какие-то проблемы? Чего так гоните? — спросил он с легким славянским акцентом.
Из-за ограждения вышел еще один — офицер, как подумал Лукас, но у израильтян это сложно было определить. Солдат, закинув винтовку на плечо, отправился назад, офицер протянул руку, требуя документы.
— Куда направляетесь? — спросил он, проверив документы.
— В Аль-Амаль, — ответила Нуала.
Офицер странно взглянул на нее и сверился со списком, прикрепленным к ремню. Похоже, что он был предупрежден о ее появлении. Затем оглядел остальных.
— Лукаш? — Он посмотрел на журналистское удостоверение Лукаса. — Сония Барнес?
— Барнс, — поправила она его.
Они обменялись несколькими словами на иврите, и офицер махнул рукой — проезжайте. Бронетранспортер взревел, освобождая дорогу.
— Езжай медленнее, — сказала Сония Лукасу, — мой тебе совет.
— Хорошая мысль. Что он сказал тебе?
— Пожелал доброго пути. Что-то в этом роде.
— Как думаешь, что он имел в виду? — спросила Нуала.
— Трудно сказать, — ответила Сония.
Когда Лукас обернулся к ней, она подмигнула ему. Как она спокойно держалась, подумал тот.
— Думаю, он желал удачи, — добавила она.
Город Джабалия был скоплением тоскливых каменных домов с рынком у шоссе. На главном перекрестке толпа мусульманских женщин оглянулась на их машину и приветственно замахала. Лукаса это изумило.
— Нас встречают как героев, — сказал он.
— Ну да, как героев, — с издевкой усмехнулась Нуала.
— Дело в машине, — объяснила Сония.
И действительно, по мере того, как они углублялись в Газа-Сити, все больше людей — женщин, кутающихся в одежды и с младенцами на руках, рыночные рабочие, школьники — отворачивались от столба черного дыма, застилавшего небо над пустыней, чтобы помахать и поаплодировать им.
— В машине? — спросил он.
— Мы едем на машине ООН, помнишь?
— Ну конечно помню.
Проезжая через приветствующие их толпы, Лукас оживился. Их невинный, искренний минивэн нес на своих бортах близнецы-эмблемы, изображавшие наш громадный мир в полярной равноудаленной проекции, обвитый двумя оливковыми ветвями[272]. Люди действительно приветствовали их. Что ж, неси бремя героя, сказал он себе. Это было что-то новое для него.
— Помедленней, — предупредила Нуала, — потому что начинается самое сложное. Если солдаты спросят, куда едешь, отвечай, что к университету Аль-Азхар.
Они буквально ползли по запруженной народом улице. Никто больше не приветствовал их. Теперь Лукас почувствовал вонь горящих покрышек, к которой примешивался другой запах, сладковатый, скунсовый, не вызывающий немедленно неприятного ощущения, но грозящий опасностью и бездумием. Слезоточивый газ. Это напомнило ему «Слезоточивый газ под дождем» на Пасху[273].
— Не останавливайся, — сказала Нуала. — Может, доберемся до Аль-Азхара.
— Вы там в порядке? — спросил Лукас.
— В порядке, — одновременно ответили женщины.
За следующим углом убогая бетонная мечеть возносила свой угловатый минарет над окружающими ее рахитичными покосившимися домами. С минарета, усиленный громкоговорителем, несся полный гнева голос, отдаваясь эхом в пустынном пространстве внизу. Теперь они услышали крики, звон разбивающихся стекол и стук камней о щербатые стены. Поблизости раздавались глухие взрывы гранат со слезоточивым газом. Перед ветровым стеклом поплыл дым, смешанный с газом, и Лукас поспешил поднять стекла.
На перекрестке бушевала толпа женщин в синих одеждах, воздевая к небу сжатые кулаки. Некоторые прикрывали головными платками нижнюю часть лица, не столько из благочестия, сколько от дыма и газа. Заметив ооновскую машину, они бросились к ней.
Лукас снизил скорость до минимума. Снаружи колотили по крыше кабины, по тенту, по окнам.
— Остановись, — сказала Сония.
Когда он остановился, Сония с Нуалой вышли из машины, и толпа вопящих женщин поглотила их. Несколько женщин, обойдя машину, кричали на Лукаса. Из вежливости он опустил стекло, хотя дым и газ становились все гуще. Одна из женщин сунула руку внутрь и впилась ногтями ему в лицо. Все поплыло у него перед глазами. Он был ошеломлен, голова кружилась, лицо было мокрым от их слез.