Выбрать главу

Девятью годами ранее

Вилла Кортес сияет как маяк в центре Сан-Хуана. В зале для приёмов стол накрыт сервизом из английского фарфора. От вида сырых устриц на льду и дымящихся лобстеров у меня текут слюнки. Смотрю на столовые приборы и понимаю, что они из нового набора, на серебре стоит фамильная монограмма. Боже, что за бред! Мы происходим от династии меценатов и арендаторов, а не от королевы Испании!

Сегодня у нас в гостях мэр. Меня «пригласили» для участия в спектакле: «Семья — счастливый оазис». Написал, поставил и исполнил Цезарь Кортес. Я нервничаю, ненавижу весь этот фарс, но шампанское просто фантастическое.

Отец расхваливает Тейлор, и все, кажется, смотрят ему в рот.

— Ах, Альберт! Если бы все девушки в Пуэрто-Рико так умело стояли на ногах, как моя Тейлор, наш «маленький мир» стал бы самым богатым в США.

Слишком забавно, чтобы упустить такую возможность, поэтому я восклицаю:

— Раздвигали, папочка, не стояли! Тейлор — настоящее чудо в раздвигании ног по всему Пуэрто-Рико! — и я смеюсь, но только в одиночестве. Я опять зашла слишком далеко. Наступает неловкая тишина, Тейлор тихо плачет достойно Оскара. На неё никто не смотрит, все чувствуют себя неловко, и она пользуется возможностью, чтобы подленько мне улыбнуться, потому как знает, с чем мне предстоит столкнуться. Отец прочищает горло и, встав из-за стола, с демонстративным сожалением подходит к мэру. Я уловила только слова «психическое заболевание» и «бедняжка». Не могу поверить, что он называет меня сумасшедшей, ради бога, я просто пошутила! Затем отец протягивает руку и гладит моё лицо, чтобы все видели, как сильно он страдает из-за моей немощности. Он помогает мне подняться и просит следовать за ним в мою комнату, потому что мне, «бедняжке», пора идти отдыхать. Мама ничего не говорит, да и как посмеет? Иначе ей грозит такое же наказание. Я знаю, что произойдёт, но мне всё равно. Больше не обращаю внимания, возможно, в этот раз я даже смогу умереть, и это будет моим освобождением.

Наверху, вдали от своего дорогого друга Альберта, отношение этого грязного зверя такое же, как всегда: он хватает меня за запястье и швыряет в мою комнату. Однако прежде чем запереть меня, приказывает, чтобы я начала молиться. Уже поздно вечером он возвращается ко мне, входит в комнату, запирает дверь и резким щелчком включает свет. Сонными глазами я вижу, как отец сжимает в руках ремень. Он срывает с меня одеяло и поднимает на ноги.

— Повернись и считай, — сухо приказывает он. За дверью мать начинает кричать не делать этого, но её мольбы исчезают, уступая звуку удара ремня по моей коже.

Я сумела отогнать боль, но прекрасно помню, как получила шестнадцать ударов. По одному за каждый год, в течение которого, по мнению монстра, я оскверняла его жизнь своим присутствием. Раны заживали месяц. И даже когда смотрю в зеркало в настоящем, мне кажется, я вижу все те красные, распухшие, покрытые коростой полосы, идущие вдоль спины.

Я сражалась с демоном восемнадцать лет. Никто в то время не мог мне помочь. Однако отец не смог предугадать, что я спасусь сама.

Рингтон мобильного телефона возвращает меня в настоящее. Одной рукой ищу телефон в сумочке, а другой крепко держу руль и, не отрывая взгляда от дороги, отвечаю на звонок.

— Бланка, — говорит Габриэль.

— Наконец-то! Я тебя жду несколько дней. Как ты?

На заднем плане я слышу весёлую музыку и гул разговоров.

— Извини, но я был очень занят.

— Тебе кажется неважным сообщить племяшке, что ты жив? Ты хоть представляешь, как я беспокоилась о тебе?

— Мне приятно слышать, как ты заботишься обо мне, малышка. В любом случае успокойся, я в полном порядке.

Это хорошая новость. Правда, мне хотелось бы, чтобы он был рядом и я могла убедиться в этом лично.

— Где ты? — спрашиваю, паркуясь перед домом.

— Далеко от Пуэрто-Рико. Поэтому я звоню тебе, мне нужна твоя помощь.

— Габриэль, не втягивай меня в ситуации, в которых замешан Цезарь.

Тишина говорит за него.

— Тебе просто нужно забрать в баре некоторые документы и отнести их в место, которое укажу. Клянусь, я больше ни о чём тебя не попрошу, но мне очень нужна твоя помощь. Ты единственный человек, которому я доверяю.