Это было по-настоящему.
То, что было у нас с Рен, было настоящим.
Я много кем был, но не бредил.
Это. Было. Блядь. Настоящим.
И до тех пор, пока она будет этого хотеть, я буду бороться за нас.
ГЛАВА 23
Остерегайтесь полуправды. Возможно, вы ухватились не за ту половину.
Неизвестный
РЕНАТА ВИТАЛИ
Я знала, что попросила его уйти, но когда я проснулась в пустой постели, боль в груди напомнила мне о том, какой ужасной была идея быть рядом с Дамиано. Последние десять лет я убеждала себя, что он мне безразличен.
Теперь его нет, и я не хотела, чтобы он уходил.
ГЛАВА 24
Война — это путь обмана.
Сунь-цзы
ДАМИАНО ДЕ ЛУКА
Три дня спустя
Дамиан: Я сказал, что я уйду, но я солгал. Я не отказываюсь от нас. Я совершил ошибку, когда ты уехала десять лет назад. Я должен был преследовать тебя лучше. Я не должен был прекращать преследование. Я не повторю эту ошибку. Увидимся на следующем саммите через месяц. Мы не проведем еще десять лет в разлуке, когда мы оба этого хотим. Это происходит, Рыцарь.
Ошибка: Сообщение не удалось отправить. Этот номер недействителен. Пожалуйста, отправьте сообщение повторно, используя действительный 10-значный номер мобильного телефона или действительный короткий код.
ГЛАВА 25
Нет ничего более обманчивого, чем очевидный факт.
Артур Конан Дойл
РЕНАТА ВИТАЛИ
— Оставь немного для остальных, — пошутила Салли, когда я утащила половину одной из коробок с пиццей пепперони в пустую комнату для персонала. Она была моей лучшей подругой в Коннектикуте, что было печально, учитывая, что на самом деле мы не были подругами. Просто коллеги, которые иногда обедали вместе.
Я подняла глаза на нее, одной рукой держа тарелку с кусками пиццы, а другой запихивая кусок в рот.
— Извини, — проговорила я с набитым едой ртом.
Ее ногти постукивали по столу, за которым она сидела, а в консервативном кардигане, шелковистой блузке и свободных брюках она была похожа на библиотекаря больше, чем наша настоящая библиотекарша. — Если бы я не знала ничего лучше, я бы сказала, что ты ешь, переживая сердечную боль. Ты похожа на меня после нашего с Эриком развода. — Ее голубые глаза сквозь огромные очки изучали мою фигуру, пока она заправляла светлые волосы в аккуратный пучок. — Только на девять лет моложе и на сорок фунтов стройнее.
— Никаких душевных терзаний. — Я села рядом с ней и поставила свою тарелку на дешевую пластиковую столешницу. — Просто я уже целую вечность не ела пиццу.
По правде говоря, я заедала стресс. Знаете, какое чувство возникает, когда знаешь, что что-то не так, но все равно делаешь? После смены номера оно появилось у меня в большом количестве, и это толкнуло меня в уютные объятия пепперони, сыра моцарелла и дополнительной маринары. Я приостановилась. Черт, я забыла про пармезан.
Салли, как и подобает человеку, умеющему читать мысли, протянула мне несколько пакетов и улыбнулась, когда я поблагодарила ее.
— Ты собираешься рассказать мне, что тебя гложет?
Я разорвала упаковку с сыром и высыпала плавленый пармезан на ломтик с мастерством шеф-повара из "Кошмары на кухне".
— Ничто не разъедает лучше, кроме меня с этой пиццей. — Чтобы доказать свою правоту, я откусила больший кусок, чем могла осилить.
Мысли вернулись к моему телефону, и я подумала, не пытался ли Дамиан написать или позвонить мне с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка. Смена номера была вынужденной мерой, вызванной страхом и неуверенностью, которые я испытывала, проснувшись в одиночестве, хотя, будучи лицемеркой, я попросила его уйти до того, как проснулась.
Салли протянула мне салфетку, которой я промокнула лицо. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, ее инстинкты мамы-медведицы были сильны, и она заботилась обо мне, как об одной из своих учениц.
— Отрицание - это не просто река в Египте.
— Отрицание - это не просто река в Египте? Правда, Сал? — Я направила на нее кусок пиццы и ответила: — Знаешь, если бы этот разговор был сочинением, а ты была бы одной из твоих учениц, ты бы сама себя завалила либо за плагиат, либо за неоригинальность.
— Моим ученикам семь и восемь лет. Они не пишут эссе. — Она вгляделась в мое лицо, затем сделала паузу, подняла наманикюренную руку к груди и задыхаясь произнесла. — Рената, ты не заставляешь своих учеников писать сочинения. Они же во втором классе!
Я отложила кусок пиццы и промокнула жир салфеткой, потому что знала, что это ее отвлечет.
— Это шаблонная структура из пяти параграфов о том, почему семья имеет значение, а не исследовательское эссе о недостатке двухпартийности в Вашингтоне. Они справятся.
— Тебе обязательно это делать? — Ее глаза опустились на мою огненно-оранжевую, пропитанную маслом салфетку, и она наморщила нос, прежде чем снова встретиться с моими глазами. — Они справятся? Клянусь, тебя вырастили тигры.
Близко.
Витали.
— Они будут писать мне благодарственные письма из любой школы Лиги плюща, в которую их примут через десять лет. — Я пожала плечами и бросила салфетку в урну у двери, чуть не промахнувшись. — И да, я должна это сделать. В каждом кусочке больше масла, чем пиццы.
Она не обращала на меня внимания, пока я прижимала к ломтику вторую салфетку. Ее недовольное выражение лица отразилось на моих плечах.
— Я думала, с тобой веселее. Ты должна была быть крутым учителем. В прошлом году ты заставила своих учеников строить миниатюрные катапульты, и они запускали маленькие шарики для пинг-понга в учителей физкультуры. Я помню все эти крики и радостные возгласы, а также всю ту шутку, которую мои ученики бросали в меня за то, что я не включила катапульты в свой план уроков.