— Наверное, навсегда запомнилась его манера. То застынет, как статуя на несколько мгновений. Даже взгляд замирает на месте. После начинает двигаться плавно, как змея перед броском. Потом движение короткое, резкое, и заканчивает он его плавно, и снова замирает, будто забыл, что шевелился. И взгляд тогда был отрешённый. Будто к чему-то прислушивался пристально.
Он тогда как руки помыл, платок из кармана своего достал, вытер, взгляд куда-то поверх наших голов перевёл. Замер, затем на мгновенье, нахмурился, но скоро брови разгладил. Лицо ничего не выражало… Он быстро от бадьи с водой к нам перешёл. Ярек с самого краю сидел. Ближе всего к чужаку оказался. Тот схватил его за руку, рывком за собой потянул. Думала, на ноги его хочет поставить — но нет. Руку его, местом, где запястье, он к своему рту поднес. Ярек охнул, дернулся было, но замер, и даже обмяк как-то. Уже через мгновение этот, в чёрном, руку отпустил.
Братец мой наземь осел сразу, за запястье держится, глаза выпучил то ли от испуга, то ли от удивления. А взгляд у чужака кровью налился. Весь белок, затем зрачки будто красными клубами дыма затянуло. Через пару мгновений морок рассеялся, да я его глаза разглядела. От зрачка в радужину колючими льдинками небесный цвет идет, в белизне теряется. А к внутреннему краю, с другого берега, словно чёрный терновник растет. Нет у людей таких глаз… Чужак еще немного постоял, смотря вдаль, потом повернулся к толпе и спросил:
«— Кто староста?»
— Ба, а почему они на деревню твою напали? Нас же они, наоборот, спасли.
— А это ты у Князя спроси. С тех пор много воды утекло.
Дети, все как один, округлили глаза, даже жевать перестали. Бабка засмеялась.
— Да вы не робейте, все старики о былом поболтать любят.
— Да какой же он старик? У него ни бороды нет, ни усов, и лицо гладкое. Да и суров он больно… Страшно.
— Он-то? — бабка уже веселилась во всю. — Это я молодуха — девятый десяток пошел всего. Только телом одряхлела совсем. Я сама ему в лучшем случае в правнучки гожусь. И не бойтесь вы его так. Тем более вы же ничего дурного не затеваете. Да и вообще смелость всегда в почете была, — бабка, не переставая ухмыляться, глянула в окно.
— Так, озорники — солнце совсем уже высоко стоит. Дайте отдохнуть бабушке.
Дети сначала недовольно загудели, но послушались. Быстро доели, попрощались и вышли.
Как только они закрыли за собой дверь, раздался голос, глухой, как из бочонка:
— Ну и чему ты молодое поколение учишь? Молодежь уже и так старшим дерзит, не слушается. Больно много воли им даешь.
— Тьфу-ты, напугал! Вспомнил-таки о старой подруге? В гости бы что ли зашел, давно тебя не видела. Вдруг забуду, как выглядишь.
— Память тебя пока не шибко подводит… И вот делать мне нечего, сказки детям рассказывать. Какой я тебе старик? Совсем из ума выжила? Стукнуть бы тебя чем-нибудь, чтобы чушь такую не несла.
— Так в гости-то зайди и стукай. Только кости мои сам потом собирать будешь. А вот возьму и раздавлю твоего жука, чтоб не ругался.
— Оставь его в покое, зайду я к тебе, скоро зайду, — в голосе, исходящем от мертвого жука, бабка явно различала нотки смеха. После небольшой паузы, уже серьезным тоном он добавил:
— Может правда смогу что-то рассказать ребятам, если спросят. Ну или Октавио велю им летописи показать. Вот и пусть читать учатся заодно, раз любопытство их разбирает.
Бабка искренне рассмеялась, радуясь, что Князь, наконец, соизволил объявиться. Да ещё и успела ему подкинуть хорошую мысль. Раз сказал — обязательно сделает.
— Ну вот, а говоришь, что не старик. Ворчишь-то как. Когда тебя ждать-то?
Глава 1. Тварь
Мир «Атиозес». Замок «Интернитас». 45 лет после вторжения
Сквозь плотно затворенные ставни пробивался дневной свет, в лучах которого в воздухе нежной дымкой клубилась мельчайшая пыль. В кабинете было не протолкнуться. Стопки книг и отдельных бумаг громоздились в несколько рядов от самого пола почти до потолка. Один из шкафов стоял с открытыми дверцами, и перед ним возвышалась гора небрежно вываленных свитков. В другом шкафу царило некое подобие порядка: во всяком случае, пыль была протерта, книги стояли ровно, отсортированные по датам. Свитки занимали три большие полки, лежали торцом к створкам, и хотя бы не грозились выпасть.
Третий шкаф представлял собой вместилище бумажного хаоса. Владелец кабинета еще не решил задачу — как бы его открыть так, чтобы не оказаться погребенным под завалами макулатуры. На левой половине стола тоже была навалена куча листов и свитков. С правой стороны уже начинала формироваться аккуратная стопка бумаг, готовых отправиться на подготовленное место. Рядом с ней стоял золотой кубок, наполненный красным вином, который медленно и ритмично покручивал то по, то против часовой стрелки мужчина, сосредоточившийся над очередной бумагой. Можно было услышать его тихое бормотание: