Аркера ухмыльнулся.
— Все так, брат. Все так. Но ты меня не обманешь. Тебя она и впрямь зацепила. А что до меня… да плевать. Ровня или нет. Все мы люди. Идем.
Каллад забрался на кучу, скрестил пальцы и подсадил брата. Не успех Каллад моргнуть и глазом, как брат протянул ему руку.
— Цепляйся, черт бы тебя побрал!
Они спрыгнули на боевой ход и сразу пригнулись. Кто-то что-то выкрикивал. Что именно, они не разобрали. А затем раздался оглушительный вопль Грига:
— Да! Вы меня так просто не возьмете!
Свист мечей, вылетающих из ножен. Тишина.
— Я посмотрю, что там, — шепнул Аркера, осторожно выглянул и сел обратно. С сомнением покачал головой. — Черт! Выгляни-ка сам. Ничего не понимаю…
Совершенству нет конца
За прилавком, подмяв сломанный табурет, лежал, неестественно выгнув шею, хозяин харчевни. Тимьян получше осветил его каганцем, нашедшимся на прилавке. Глаза открыты. В рот вставлена тряпка, видимо полотенце с плеча. Другой конец полотенца, смоченный в крови, покоился на груди.
— Не опасно свет зажигать? — как-то слишком буднично поинтересовался Кир. — Не просекут?
Тимьян ничего не ответил. Он глядел на безвестного мужика и в который раз задумался, как так получается, что жертвы тех, кто, как он надеялся, остался в далеком прошлом, неизменно выглядели согласно канону. Ничто не могло поколебать их решимость следовать канону. Никакие случайности. Или закономерности.
«Нужно всего лишь правильно умереть», — вспомнил Тимьян слова учителя со странным именем Туут.
В том чертовом монастыре всё определялось бесчисленными правилами, записанными века назад в «Канон слуг Бессмертного Ии».
Вот и сейчас: труп выглядел покорно, как раб.
Кир со скучающим видом сплюнул.
— Что с ним? — спросил он, мельком взглянув на мертвеца. — Чего ты так уставился на него?
Тимьян очнулся от оцепенения и посмотрел на товарища. Привычное раздражение, возникавшее всегда, когда рядом находился «сынок пузана», исчезло. Парень спас ему жизнь и добровольно пошел с ним, не подозревая, с кем придется иметь дело.
Странно это: чувствовать поддержку. Бескорыстную. От человека, которого презираешь. Надо быть честным — ведь он недолюбливал Кира. Ослепительного, черт его дери.
— Что молчишь? — повторил Кир.
— Это знак, — сказал, наконец, Тимьян. — Знак, что он раб и не стоит осквернять его кровью и плотью бледу. Клинок «бессмертных».
«Орудие убийства священно, — говорил Туут. — Лишая жизни любое живое создание, ты бросаешь вызов богам. И только Ии сможет оградить тебя от проклятия и кары. Запомни, низший, бледа — это дар того, кто вечно в тени. Нельзя пятнать бледу кровью раба, кровью животных и кровью недостойных. Для этого есть руки. Или палка. Палка для раба — самое то».
— Но вот же кровь? — указал Кир на полотенце. — Разве нет? И зачем они заткнули ему рот? Они что, пытали его?
— Тряпка нужна для того, чтобы рот был открыт. Глаза и рот открыты. Это значит, что он будет слеп и нем в ином мире. Он будет раб. А кровь — это печать. Убийца, жертвуя частичкой собственной крови, открывает врата ям скорби. А иначе бедолага остался бы в соме. В небытии. Его душа сгинула бы. Это плохо… Демону плоти требуются рабы. Ии нуждается в достойных. Нужно всего лишь правильно умереть. Питать сому — страшный грех.
Тимьян вдруг заметил, что Кир рассматривает его со смесью любопытства и… страха. Все, кто имел дело с «бессмертными», рано или поздно начинали испытывать страх.
— Кем ты был в прошлой жизни? — Серьезный тон Кира немного обескуражил. Как будто Ослепительный впервые в жизни увидел Тимьяна без маски.
Да так и было, на самом-то деле. Он всегда носил маску.
— Убийцей, — ответил Тимьян.
— Не простым убийцей, насколько я так понимаю?
— Не простым… Убить человека просто, Кир. Убить так, как это делают они — не может никто. — Тимьян посмотрел Киру в глаза. — Надо спрятаться. Они придут.
— И что тогда?
— Посмотрим. Ты готов? Помни, ты сильно рискуешь. Если уйдешь, я пойму.
— Нет. Мы братство, как-никак. Я не боюсь смерти. Иначе я не стал бы наемником.
— Хорошо.
— Но вот вопрос: куда делись остальные?
Тимьян пожал плечами.
— Ушли. Или их унесли. Неважно.
— Лучшее место для засады — крыша. Я люблю крыши. Особенно ночью.
— Те, кого мы будем ждать, знают об этом. Мы останемся здесь. Спрячемся.