— Луна на небе светит только тогда, когда солнце уйдёт, — бойко начал Аиян. — Да-да. Луна светит только тогда, когда солнца нет. Холод приходит, покрывает горы и низины снегом, и это будет продолжаться до тех пор, когда не придет время отдохнувшей земле плодоносить. Земля словно женщина, понимаешь, сынок? Она должна плодоносить. Земля просыпается ранней весной и, вдохнув полной грудью, даёт нам саму жизнь. И никому не дано изменить существующий порядок, понимаешь, сынок? Как же может иначе-то? Ежели не так, то мы, ее детки, не выживем. Так ведь, сынок?
Глухое бормотанье Аияна усыпляло. Ощутив во всем теле приятную слабость, Иван кивнул:
— Да, это так.
— Я столько лет живу на свете…
«И правда, помог. Надо же…»
— Сколько нас здесь жило… Богов почитали, в праздник весны возносили молитвы и приносили дары… — Потрескивание поленьев почти заглушало слова. — А сейчас уже не то. Человек пошел против земли, он отринул материнскую грудь, возомнив себя выше сил природы… — Иван слышал теперь только шум ветра — похоже, поднималась метель. — Только это добром не кончится… — Воющий в перевалах ветер, тихое журчанье огня, унылое тарахтенье дикого и нелепого на вид старика, — все эти звуки эхом отдавались внутри.
— Добром это не кончится. — Резкий и вроде недовольный голос Аияна вывел Ивана издремы. — Слышишь меня, сынок? Слышь, что говорю-то?
— А? Что?
— Я, конечно, старый и выживший из ума старикан. Но уверен, что такие, как ты — уж не обижайся — суть зло, подлежащее искоренению.
Иван тупо уставился на деда.
— Я не понял, что вы сейчас сказали?
— Боюсь я тебя, — сказал Аиян. — Плохо я вижу, почти совсем не вижу, но зато чую. И вот чую в тебе великое зло. Не пытайся разбудить его. Останься здесь. Забудь всё.
Иван продолжал оторопело смотреть на странного деда.
— Ну, может, я и зря всё это наговорил, — смутился Аиян. — Прости. Ладно, спи. А я, пожалуй, пойду. Эй, Дуарми, дурень безмозглый! Ты где?..
И Иван остался. Во всяком случае, на зиму — так он решил. Он заменил Брумху, чья кровь всё еще темнела на хижинах селения. Ему отдали все охотничьи принадлежности покойного — лук, топор, рогатина с помятым и тупым лезвием, силки, тенёта, жерди для сооружения садков, ножи. Но поселиться в его доме отшельник не пожелал и остался в хижине Дуарми, который, хоть и побаивался гостя, но не возражал.
Иван отлеживался еще пару дней. За это время Аиян рассказал ему историю их народа.
Они называли себя левдами и промышляли охотой. Раньше в горах жило много тысяч левдов-охотников, торговавших с веханами и другими народами с низин.
Однажды — насколько понял Иван, лет триста назад — в горы прибыла армия аннатов. Завоеватели уже прошлись войной по владениям вехан, не миновала эта участь и горцев. Аннаты были кровожадны и свирепы. И везде они оставляли горы трупов.
— Мы, левды, — гордо говорил Аиян, — не покорились им, этим проклятым аннатам. В отличие от трусов вехан.
На самом деле покорились, как бы не хотелось Аияну думать иначе. Маленький охотничий народец с тех пор влачил все более жалкое существование. Их количество с годами неуклонно сокращалось, чему способствовал мор — еще один бич, принесенный аннатами. До этого они никогда не встречались с такими болезнями, как оспа, чума, холера. Привыкшие к чистому высокогорному воздуху охотники оказались не готовы к таким испытаниям.
Все чаще молодые уходили туда, где тепло и жизнь не так сурова. До тех пор, пока не осталось одно лишь селение. Аиян винил во всем аннатов — их ненасытную жадность, разнузданность, алчность, жестокость. «Злые духи сделали их такими», — глубокомысленно изрекал старец.
Но у Ивана имелось более прозаическое объяснение. Беда левдов заключалась в том, что на самом деле они обитали не так далеко от равнин — всего-то неделя-другая пути до ближайшего поселка. Аннаты, да и вехане дали горцам возможность заработка. Левды нанимались в армию, разводили скотину, возделывали землю, торговали. К этому прибавились доступные женщины, выпивка (чему горцы были особенно подвержены) и разбой.
Цивилизация — вот имя их злого духа.
Аиян с горечью поведал, что чистокровных левдов практически не осталось.
— Я, Абрига и Баит — вот последние, — рассказывал он. — Может и еще где есть, но это вряд ли. Мать Дуарми была веханкой, Тарбы — тоже. Йихан — чистый веханин, Брумха, покойник, — тоже. А Барчук и Печник — они помесь, полувехане-полуаннаты. Еще есть Белый… Белый, когда умел говорить, утверждал, что он данвар. Никогда не слышал о таком народе.