Она и боялась его и жалела (о, как бы хотелось узнатьспутникапоближе!). В охотнике на магов по имени Адриан, предпочитавшем странноватое прозвище Капканщик, скрывалась тайна. Воспоминания, которые он запрятал в такую глубину своей души, что они, видно, пугали его самого. Может, он и был когда-то этим вельможей и манера говорить — это отголоски прошлого? Ведь она — видящая, она смогла бы разгадать эту загадку, если бы… посмела. Но не хотелось влезать в душу Адриана. И страшно и неловко. Да и кто она такая? Девчонка. Хотя, если подумать, само слово — Капканщик — говорило о том, что еще не всё потухло в недрах его души. Адриан был склонен к самоиронии. Он — охотник, она — его капкан.
— Ты проголодалась? — спросил он.
— Да, — тихо ответила она, и, на секунду подняв на него робкие, обрамленные удивительно красивыми, выразительными ресницами, глаза, сказала чуть громче: — Да, очень. И устала.
Адриан кивнул.
— Сиди. Я сейчас.
И вышел, осторожно притворив жалобно заскрипевшую дверь. Они находились в захудалом постоялом дворе, где-то на задворках королевства Анната, где именно, Лив и не желала знать. Лив была видящей, хотя капкан — более точное наименование того, чем девушка занималась вот уже два года. Ее задача — не давать пользоваться «тайной стихией», как ее называли в идшуканте, магам, колдунам, ведунам и прочим. Тяжелая работа, требующая предельной концентрации внимания, постоянного напряжения и точного выполнения всех правил, которым она научилась в Батхосе — цитадели разрушителей Канга.
Лив расслабленно вздохнула. Теперь можно спокойно помечтать. Поговорить вслух. Сама с собой. Снова и снова выдумывать истории и их героев — бесстрашных рыцарей, прекрасных дам, магов, нищих, странников, да кого угодно! И тут же — вести диалоги, прикидываясь то тем, то этим, имитируя голоса, жесты, движения…
Бывало, Капканщик заставал ее врасплох, что дико смущало. Хуже всего — охотник делал вид, что ничего не замечает. До того, как попасть в идшуканту, и предстать перед этим ужасным стариком — камиллом Рогволодом, с тех пор игравшим роль главного злодея в ее переполненном красками мирке, — Лив не раз слышала от соседей в родном селе, что она немного… того. Перешептывания, слухи, даже мысли — девушка слышала их, видела, знала наперед все предрассудки, которые рождаются, когда толпа сталкивается с чем-то, выходящим за рамки обыденного. И эта предсказуемость, как ни странно, успокаивала и наполняла чувством сострадания к людям. Бедным и несчастным людям не дано то, чем она может пользоваться всецело. Мечтать.
Мечтать!
Нет, она безумна, упрямились они. Она одержима. Ведьма, гореть ей в аду. Рыжая бестия. Вся их ненависть, подозрительность растворялась в ее неуемной фантазии. Вдохновляла.
Высокая, худощавая, плоская, угловатая девушка с необычайно бледным лицом, состоящим, казалось, из острых стремительных линий, на котором горели диким огнем те самые серые глаза с ресницами, словно взмах крыла. Глаза как будто воспаленные, под ними пролегли тени от недосыпания — следствие профессии. И вьющиеся волнующиеся рыжие волосы — густые, крепкие. Парни сторонились ее, считая некрасивой, но вот Рогволод сказал — и, похоже, совершенно искренне, она умела распознавать фальшь, как никто, — что прекрасней женщины не видел. Она тогда смутилась и растерялась. И камилл, поняв, что его заявление выглядит несколько необычно, добавил, что истинная красота раскрывается не сразу.
Красоту, сказал он, загадочно усмехнувшись, надо искать. А после — оберегать.
Рогволод нанес значительный урон столь тщательно выстроенному дворцу грёз. Роль блаженной устраивала девушку. Ее никто не трогал, а разговоры, сплетни — да пусть! Что с того? Но теперь Ливстала деталью огромной, громыхающей, завывающей, смердящей махины под названием идшуканта. Официальное наименование этой зловещей организации, если она правильно помнит, звучит следующим образом: «отдел разыскания и лишения теургии служащих бывшей Предвечной церкви при короле Канге». В брюхе идшуканты множество искалеченных судеб, а на челе красуется сияющее адским огнем око властелина, этого дряхлого, трясущегося старца. Несмотря на возраст камилл по-прежнему вселял ужас. По-прежнему одним мановением руки пресекал жизни.