— Он был куском говна. Поделом.
— Вы… она его убила!.. — в ужасе пробормотал Хрустальный Человечек.
— Я и тебя убью, старик, если ты не заткнешься, — сказал Капканщик и посмотрел на спутницу. — Лив, что ты делаешь? Ты куда? Лив!
Лив сняла с пояса трактирщика связку ключей и как была — окровавленная — побежала в подвал.
Капканщик вскочил, почесал затылок, и посмотрел на Хрустального Человечка:
— Чего это она?
Старик, нервно сглотнув, пролепетал:
— Сейчас чудище приведёт. Не дай божы… Вот, вот и оно!..
Лив привела жену трактирщика. На руках Ленка несла сына. Казо жмурился, стонал и возбужденно мотал головой.
— Мы отведем их к Родрику, — не терпящим возражения тоном сказала Лив.
— К Родрику? К кузнецу Родериху что ли?
— Да-да, черт! И ты понесешь Казо.
Капканщик пожал плечами, и сказал старику, пялившемуся на калеку во все глаза:
— Пойдешь с нами.
— Что? Зачем это? Может… может… да на что я вам? Что вы пристали ко мне?
— Пойдешь с нами! — отрезала Лив. — Будешь свидетелем!
— Свидетелем чего? Чего вы от меня хотите?
— Заткнись, я сказала! Капканщик, бери Казо, и пошли!
Всё-таки Адриан ещё жил в Капканщике. Он не возразил, молча взял ребенка. Не скривился или не подвал виду. Как будто ничего не произошло. Но почему-то Казо сразу успокоился и стал теребить пуговицу на куртке охотника.
Тело Дёгтя так и осталось там лежать. Ленка даже не посмотрела на него.
Сколько раз она видела, как умирают люди?
Впервые это случилось на арене в Батхосе. Арена — амфитеатр древних. Полуразрушенное сооружение, сохранившее, тем не менее, характерное для той расы изящество, плавность и легкость.
Арена производила странное впечатление. С одной стороны — есть величественная архитектура древних, с другой она видела безжалостное воздействие времени и варварства людей. А неуклюжие попытки охотников украсить строение флагами, штандартами, знамёнами и полотнищами с изображениями государственных деятелей, битв и так далее вызывали усмешку. Лив представлялось, что амфитеатр, как и сам Батхос — это поверженный и прирученный дракон. И Варскох — сказочной красоты лес — его тюрьма.
Почему-то Лив приглянулась Рогволоду. Старик всегда был вежлив с ней. Дарил ей фрукты. Любил, когда она слушала его речи. Как правило это были воспоминания и пустые разглагольствования. И строго следил, чтобы ее никто не обижал, и ни в коем случае не распускал руки. Почему он это делал? Потому-что у нее особые способности? Может быть. Лив заметила, что в круг искателей, или видящих входят, в основном, парни. Она являлась чуть ли не единственной девушкой во всем Батхосе, не считая прислуги.
В тот день он пригласил ее на казнь.
Уже наступила ночь. Арена ярко освещалась факелами. Камилл Рогволод, как всегда в излюбленной кроваво-красной рясе, в стандартном также красном клобуке схимника предвечной церкви, сидел за дубовым столом. Позади — слуга с подносом. Узловатыми старческими пальцами, унизанными драгоценными перстнями, старик лакомился финиками, орешками, изюмом и сушёными яблоками из золотой чаши, запивая это вином в золотом кубке. Рядом находилась инкрустированная алмазами драгоценная шкатулка. Внизу, на посыпанной песком арене два палача растягивали на дыбе голого мужчину. На шибенице, как говорил сам камилл.
Едва увидев это, Лив отчего-то подумала, зачем Рогволод продолжает одеваться, как адепт предвечной церкви? После Проклятой Ночи организацию запретил Канг Мститель, а идшуканта, созданная королем при активном содействии камилла, как раз и занималась истреблением ее сторонников. Может, это была своего рода насмешка? Вот как сейчас. Что должен думать этот несчастный, на «шибенице», глядя в лицо своему мучителю?
— Кто он? — тихо спросила девушка.
— Какая разница, счастье моё? — ответил Рогволод. — Не хочешь? — Он протянул ей миндаль.
— Спасибо, камилл, я не голодна, — присев в легком реверансе, отказалась Лив.
— Ну, как знаешь, как знаешь… — Рогволод положил орешек в крошечную золотую миску и растолок орешек маленьким молоточком. Золотым. — Не догадываешься, зачем я тебя позвал, солнышко?
— Нет. — У пленника хрустнули суставы, и он замычал. Не иначе, язык отрезали, чтобы вопли не раздражали камилла.
— Ты должна увидеть, как умирают люди, — смешно пережевывая беззубым ртом ореховую толчёнку, сказал владыка идшуканты. — Посмотри на него. Что ты видишь?
— Боль, — ответила она, замерев от предчувствия чего-то ужасного. И, словно в подтверждение, услышала что-то, похожее звук рвущейся ткани. Так рвутся мышцы, или жилы, дошло до нее.