— Боль, — повторил камилл, обсасывая кусочек сушеного яблока с донельзя противным чмоканьем. — Его боль передалась тебе, не так ли, милая моя? Если подумать, есть в этом что-то магическое. Он испытывает боль физическую, но каким-то неведомым способом она передалась тебе в виде боли душевной. Не так ли? Я же вижу, как ты побледнела, цветочек.
Рогволод зачерпнул горсть изюма и по одной, неспешно, отправил в рот. Жертва страшно содрогнулась и затихла. Изо рта, носа и ушей потекла кровь.
— Магия, — не сводя глаз с Лив, сказал Рогволод. — Боль — это и есть магия. Сырая магия, та, что нынче в народе зовёт скверной, мороком, тленом, это, красавица, физическая боль. Трансформация, которая была когда-то — боль душевная. Так же, как мы калечим этого человека, пытая его, точно так же мы калечим и мать природу. Уже искалечили, если подумать. И так же, как сейчас, я его палач, — дрожащий крючковатый палец указал на наконец-то умершего мужчину, — так же я, в некотором роде, был палачом всей земли нашей. Но ведь я хочу исправить совершенное, звёздочка. Поэтому мы здесь.
Он протянул ей шкатулку.
— Возьми.
— Что это?
— Подарок. Не доставай, не доставай. Пока.
Рогволод неестественно, как-то зловеще улыбнулся, обнажив беззубые десны.
— Это поможет тебе преодолеть боль физическую, душенька. Это станет также твоим оружием. Береги его.
В шкатулке находился серебряный медальон, с узором из нескольких перекрещивающихся кругов. Пустячный оберег, когда-то принадлежавший одному из адептов церкви Предвечной — распространённая вещица до Проклятой Ночи. Теперь это оскверненный амулет из глубин Арута — укротитель — который должен иметь при себе каждый видящий.
Она впервые увидела как умер человек, но проклятый амулет — Лив долгое время не решалась открыть шкатулку — затмил собой происшествие. Укротитель действительно стёр дочиста ту душевную боль, которая должна была охватить ее при виде страшной казни. Она совершенно не помнила, как выглядел тот человек. Был он стар, или молод? Девушка помнила только… шамкающий беззубый рот престарелого властителя охотников на магов и то, как таяли в нём сухофрукты и измельчённые орешки. Как вытирал он алым платком слюни, растекавшиеся по морщинистому подбородку.
Так было всегда, со сколькими смертями она не сталкивалась. А посмотреть было на что. Но почему сейчас-то так больно? Ведь кто такой Дёготь? Изверг! Может, потому что видеть боль, и причинять ее не то же самое? Может, Лив всё это время оберегали ее мечты? А она вдребезги разбила свой хрупкий мирок. Шарахнула о щербатую кирпичную стену, словно фарфоровую вазу.
Она хорошо помнила, как жители Лесного Удела украдкой подглядывали за ними. Спешно задвигающиеся занавески. Захлопывающиеся двери. Опущенные глаза.
Сказать, что Родерих удивился их визиту, значит ничего не сказать. Он был ошеломлён, и в первую очередь напором самой Лив. Как-то Рогволод (опять этот старик!) сказал кому-то из своих приближенных: «Бойтесь женщину в истинном — не притворном — гневе!»
Кузнец так стоял с неестественной улыбкой на лице. Капканщик с несвойственным для него терпением держал ребенка, пока Ленка не забрала его.
— Ты сволочь! — кричала Лив. Ее буквально трясло от ярости. — Ты, ты… подонок, слышишь! Обрюхатил девицу и выгнал её? Отдал замуж местному живодеру? Может, ты даже благословил их пред ликом своего сострадательного Кру? Несмотря на ее слёзы? Ты знаешь, что твоего сына держали на цепи? Как собаку! Хуже собаки!
— Лив… — попытался оправдаться кузнец.
— Не называй меня по имени, тварь! Ты прекратишь свои похотливые игры сейчас же! А Ленку с Казо примешь! И будешь заботиться о них! Все равно в каком качестве! Можешь жениться на ней, если хоть капля чести у тебя, мерзавца осталась, можешь нанять служанкой! Клянусь прахом отца, если хоть волос упадёт с их головы, если твои лапы коснуться хоть одной девушки!..
— Но…
— Или ты это сделаешь… — Тут Лив перешла на зловещий шепот и полезла в сумку. Вмешался Адриан.
— Лив! Лив, успокойся! Успокойся, не натвори дел, прошу тебя.
Лив посмотрела спутника так, будто впервые увидела. Она по-прежнему держала руку в своей холщовой сумке.
— Успокойся, прошу тебя. — Голос Адриана приобрел те чарующие теплые нотки, которые так нравились ей. Черты его смягчились и он грустно улыбнулся. — Дай мне поговорить с ним, Лив. Прошу тебя. Не надо.
Спустя полчаса Капканщик вернулся. Лив сидела на скамье, прислонившись к забору. Весь ее вид говорил о крайней усталости.