Прозвище Капканщик ушло. Адриан смог освободиться только после своей смерти. Теперь он всегда будет с ней. Наконец-то расскажет о себе. Признается, что любит ее. Всегда любил. Она будет купаться в его чарующем бархатном голосе, вдыхая его запах…
Очередной толчок привел девушку в чувство. Она бредит? Капканщик, Адриан… Он мертв. Всё. Их приключение окончилось. Никакого дамната, никаких рыжих детишек, залитой солнцем, идиллической, как на лубочных картинках из детства, деревушки. Нет больше Рогволода. Нет растягиваемого на дыбе человека. Нет и не существовало никогда золотой тарелки с сухофруктами, как не существовало и трактирщика Дегтя (она ему тоже горло перерезала… странное совпадение). Сгинули в небытие Цветок и ее сыночек Испорченный, похотливый кузнец Родрик, Медвян…
Стоп. Кто такой Медвян? Где она слышала это имя?
Дождь поливает всё сильней. Холодно.
Лив слышит голоса. Вот Боровик говорит. Совсем близко, слова до боли знакомые, но она не понимает ничего. Чьи-то мозолистые руки скидывают ее на землю. Лив приходит в себя и понимает, что в рот набилась грязь с травой. Она кашляет и отплевывается. Видит вместе со слюной кровь. Губу разбила… В сгустке крови барахтается жучок.
Пахнет мертвечиной.
Где ее сумка? Где шкатулка? Почему Капканщик не приходит на помощь? А, он ведь пьян. Он напился с Мирту — Боровиком. Забавным дедом с посохом. А она говорила — не пей. Вот дурак. Как можно пить такую гадость? Добрый хмель с кровью.
Мирту, скалясь как безумный, бьет посохом бездыханное тело Адриана, лежащего рядом с разрушенной печью. Из печи вырывается огонь, щупальца пламени тянутся к охотнику на магов, стремясь проглотить уже коченеющие останки. Боровик хохочет, выплевывая слюни и его трескучий голос с дикой болью ввинчивается в мозги. Нестерпимо болит голова.
Лив сидит, скрючившись, в тесной клетке. Сводит ногу, но она не может вытянуть ее. А так хочется. В темноте глядят на нее глубокие синие очи.
Где же Капканщик? Как она сюда попала?
Пахнет мертвечиной.
Глубокие синие очи. Укротитель сверкнул на вытянутой над толпой руке. Толпа выла, тысячи рук тянулись к тотем-погани. Лязгали зубы, разрывая ее плоть. Ей не больно. Пусть. Всё — тлен.
Боровик остервенело бил Адриана. Он уже превратился в бесформенный кусок плоти, смешанный с обрывками ткани. В кучу битого кирпича и торфа воткнут его меч. Живорь вынул его.
Глубокие синие очи.
Тьма.
Лив открыла глаза и осмотрелась. Она находилась в тесной железной клетке. Ни лечь, ни встать, только сидеть. Просторное помещение, пропитанное плотным запахом мертвечины — древним, затхлым. Двускатная крыша. Балки опутанные паутиной. В лучах вечернего солнца, пробивавшихся в небольшие зарешеченные окна под потолком, курилась пыль. На крюках, прибитых к балкам, были развешены мумифицированные трупы, вокруг которых роились мухи и слепни. Всюду — на полу, на лавках, у каменного алтаря, покрытого тёмными пятнами, в дальнем углу — погашенные свечи с толстыми потеками. За алтарём — ширма из плотной ткани грязно-желтого цвета с бурыми пятнами. У стены напротив сидел, свесив голову, Адриан. Шея перевязана. Сквозь повязку просочилась кровь.
— Адриан! — Лив кинулась к решетке. Голос охрип. Болит горло. — Адриан, ты живой? Скажи что-нибудь!
Скрипнули ворота. Вошел Мирту, Живорь с мечом Капканщика на плече. Меч был ему явно великоват. Позади них шла женщина — на первый взгляд старая. Сгорбленная, с живописным узловатым, украшенном разноцветными лентами посохом в руке, чье навершие украшал человеческий череп. В черной нечёсаной гриве запутались цветы; колечки и монетки привязаны к тонким косичкам. Лицо густо вымазано белой пудрой, вокруг воспаленных синих глаз — небрежно нанесённая, местами отслаивающаяся охра. Одета в багровую накидку без рукавов, с широким декольте и глубокими разрезами по бокам, расшитую затейливым орнаментом, чем-то напоминавшим индарийскую вязь. Накидка почти не скрывала сочное упругое тело.
Ведьма подошла к клетке, присела.
— Подойди, — приказала она томным грудным голосом.
Лив отшатнулась.
— Не бойся меня. Я хочу лишь прикоснуться к тебе. — Ведьма прильнула к прутьям и теплая ладонь коснулась лица девушки. — Красивая. Она красивая, правда, Тверд?
Боровик послушно закивал. Живорь был невозмутим и неподвижен. Он развлекался тем, что втыкал меч в дощатый пол. В одну и ту же точку.