Тынгет лежала у ног Лив. Вздрагивала, будто плача. Мелькнула мысль: «задушить суку… Задушить. Обернуть цепь вокруг шеи».
Позади раздался шорох и показался Дубовый Пень с молотком в руке. Он смотрел куда-то в сторону и сипло дышал.
«Был начеку всё это время», — разочарованно подумала Лив вместе с осознанием того, что не задумываясь убила бы и его.
Тынгет с трудом поднялась и придвинулась вплотную к Лив. Волосы, измазанные в грязи, белая краска смешанная с илом — все это придало ведьме сходство с диким зверем. Этому способствовали также движения — мягкие и плавные, и в то же время ошеломляюще стремительные и яростные. При этом болотная ведьма всегда будто прислушивалась к чему-то. Слышала музыку? Лив, наконец, нашла подходящее прозвище этому удивительному созданию — а она уже преисполнилась уверенности, что Тынгет не человек. Танцующая в Маске.
Какой бы ни была маска — она всегда несла смерть.
— Кто ты? — прошептала Лив.
В глазах Тынгет отображалось любопытство. Так смотрят, должно быть, люди на неведомое создание — изучающе, оценивающе, терзаясь мыслью: «а что если…»
Тынгет неожиданно поцеловала Лив. Очень невесомо, чуть коснувшись губами. Поцелуй нёс смятение, истому, сладость, холод и тлен. Лив захотела оттолкнуть ведьму, но она уже отодвинулась.
— Уведи ее, — велела Тынгет. — С нее хватит.
Ворха выбил гвоздь и повел девушку за собой. Поднимаясь за своим молчаливым конвоиром, Лив обернулась.
Танцующая в маске, стоя к ним спиной, стянула через голову перепачканное платье и нагая вошла в воду.
Плач
Опять клетка. Сколько она здесь? Сутки, двое, трое? Пару раз в день приходил Живорь с кашей, либо вареной репой или брюквой. В первый раз Лив набросилась на еду, но с трудом проглотила кусок — так болело горло. Потом ее стошнило прямо в клетке. Отлично. Мертвецы, моча и блевотина. А ведь она когда-то ужинала с Рогволодом. Ела фазанов с золотой тарелки. Как давно это было?
Горло постепенно проходило, зуд уменьшился. А может, она привыкла к блохам? К грязи, смраду? Пару раз в день являлся Ворха, и, сковав цепью, выводил девушку по нужде. Через маленькую дверь у алтаря. За ней, в окружении зарослей чертополоха стояла покосившая будка с круглым отверстием в полу. В будке воняло еще хуже, чем в храме, и не только нечистотами, но и разлагающейся плотью. Будка кишмя кишела насекомыми, но девушке было плевать. Она спускала штаны и справляла естественные надобности, не обращая внимания на этого необычного, будто окутанного тенью человека, смотревшего на нее своими сумрачными влажными глазами.
И больше никого. Днями напролет Лив сидела, тупо глядя на развешенных мертвецов. Она хотела дать им имена и придумать каждому историю, но в голову ничего не лезло. У нее не осталось сил для излюбленных фантазий. Не осталось сил ни для чего. Она могла только оцепенело сидеть в собственной рвоте и бессильно отмахиваться от многочисленного гнуса.
Ей очень хотелось спросить, где Адриан, что с ним, но от Живоря с Ворхой ответа точно не дождешься. Хотя, несколько раз ей казалось, что Дубовый Пень вроде как чего-то боится или ждёт — выдавал бегающий взгляд. Рот всегда был замотан грязной тряпкой. В районе рта повязка вечно намокала. Он странно, как-то мучительно дышал. Иногда мычал и тряс головой, словно хотел избавится от голосов в голове.
«Влюбился? — кисло подумала Лив. — Увидел меня, писающую в будке с говном и ошметками тел и влюбился?»
Однажды утром она проснулась от шума. Рядом стояли Мирту-Боровик и высокий статный мужчина лет пятидесяти в черной стёганке. Мужчина был лыс и гладко выбрит. К поясу пристёгнут скимитар — так, кажется, назывался этот изогнутый клинок. Такие распространены в вольных городах востока. В Батхосе иногда бывали гости с тех далеких краев. Каждая черта словно высеченного из камня лица говорила о том, что он крайне опасный человек. На майдане находилось несколько вооруженных всадников и множество избитых, изможденных человек — женщины, мужчины и дети. Трудно сказать сколько именно, где-то около тридцати. Разглядывая пленников, Лив вдруг почувствовала на себе взгляд. Кто-то из этой толпы пристально смотрел на нее. Она поискала глазами, но так и не поняла, кто именно. Все тупо и обреченно уткнулись в землю. Кто-то тихо плакал. Кто-то молился.