Вести пляжный багги одно удовольствие, только вот ехать было некуда. Сегодня губернатор даже не укатил за пределы пляжа, а развернулся на дорожной развязке у базы ВМС и поехал обратно через холм, миновав отель «Сан-Маркое» и забравшись в центр Акапулько, за Орнос – пляж, где было принято купаться только после полудня. Дальше находились только утренний пляж Калета и тупик.
Тут он вылез из багги, оставил в машине туфли и носки и немного побродил по песку в толпе отдыхающих. Мальчишки норовили продать ему соломенные шляпы и циновки, яркие мексиканские шали и деревянные куклы, сандалии и содовую со льдом. Любители выпить могли купить джин в выдолбленных кокосовых орехах с соломинками. Но губернатору ничего не хотелось.
С пляжа была видна яхта генерала Позоса, стоявшая на рейде в гавани. Катер еще не отошел от яхты и, вероятно, не отойдет раньше полудня.
Губернатор Харрисон удивился своему нежеланию снова встречаться с генералом Позосом. Он презирал этого человека, терпеть его не мог, испытывал к нему глубокую неприязнь. Так было всегда, но если прежде эти чувства сменяли друг друга в его сознании, не поддавались никакому определению, то теперь, когда замысел претворялся в жизнь, когда решение было принято,
Харрисону казалось, что он не имеет права даже думать плохо о генерале Позосе, словно тот уже был покойником. Ведь думать дурно о мертвых грешно.
Да еще Боб. Как же давно он не видел Боба? Месяцев семь или восемь. Когда сын достигает зрелости, он отдаляется от отца. Думая о Бобе – по сути дела, впервые за много лет, – губернатор вдруг с удивлением осознал, что он уже и не знает, какой человек его сын. Когда же это случилось? Когда оборвалась его связь с мальчиком?
Боже мой, да уже много лет назад! Когда сыну не было еще и двадцати, губернатор целиком и полностью посвятил себя политике. Потом Боб уехал учиться в колледж, а последние семь лет работал у Позоса.
И Хуан Позос занял его место.
Стоя на горячем песке, чувствуя, как песчинки забиваются между пальцами и прилипают к босым ступням, губернатор смотрел на белую блестящую яхту в гавани, криво улыбался и думал: «Мы обменялись сыновьями. Как раз тогда, когда он волею судеб стал моим врагом, которому уготована смерть по моей милости, мы обменялись сыновьями. Но почему моя жизнь так переплелась именно с жизнью генерала Позоса? Неужто мы – две стороны одной и той же медали, представители двух противоположных точек зрения на управление государством? Неужто Всевышний вершит свой символический промысел, сделав меня причиной гибели диктатора?»
Он удивился, поймав себя на том, что не хочет видеть сына. В каком-то смысле он даже страшился встречи с ним.
Эта чертова девчонка, подумал он, ну почему они никак ее не поймают?
Он повернулся спиной к морю, тяжело побрел по песку к своему пляжному багги и тут обнаружил, что кто-то умыкнул его туфли и носки. Он сердито огляделся, и ему почудилось, что все мексиканцы бросают на него насмешливые и косые взгляды. Он нисколько не сомневался в том, что все они видели, как вор брал его носки и туфли, но ничего не сделали и не намерены делать. Быть может, виновник, не прячась, сидел среди них на песочке и безмятежно улыбался. Дав волю досаде, Харрисон злобно выругался, влез в багги и с ревом понесся назад через весь город, распугивая других водителей и проезжая на красный свет.
Добравшись до отеля, он остановился у главного корпуса спросить, не звонили ли ему. Нет, никто не звонил. Харрисон в гневе протопал босыми ногами по дорожке к своему коттеджу и увидел, что Эдгар как сидел, так и сидит там, где он оставил его, пыхтя трубкой и задумчиво глядя на море.
Доктор увидел губернатора, вынул трубку изо рта и сказал:
– Люк…
– Сейчас мне не до тебя, Эдгар. Если это опять какая-нибудь чепуха, я не хочу ее выслушивать. Доктор удивленно спросил:
– Где твои башмаки?
Губернатор открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь едкое и язвительное, но тут в его коттедже вдруг зазвонил телефон.
– Потом поговорим, – бросил он и поспешил в дом.
Глава 5
Доктор Фицджералд сидел, глядя на море и размышляя о смерти. Насильственной смерти. Убийстве, причем самом наиподлейшем.
Нет. Убить генерала Позоса не такая уж и подлость. Это почти оправданное умерщвление. Но, как ни крути, а убийство остается убийством.
Люк пошел отвечать на телефонный звонок, а доктор Фицджералд думал о том, что он должен был совершить, и диву давался, как его угораздило задумать такое. Этапы его перевоплощения сменяли друг друга почти незаметно; наверняка он знал лишь, что Люк Харрисон в конечном счете заразил его своей непоколебимой убежденностью, и теперь они оба прибыли сюда, чтобы превратить убеждения в поступки.
Разумеется, непосредственное исполнение – его задача, но доктор не винил в этом Люка и не думал, что с ним обошлись несправедливо. Только он с его знаниями и опытом мог провернуть это дело. Вот так.
Доктора пугало только одно: а вдруг он не вынесет этой муки. В Герреро ему не с кем будет поговорить, никто не сможет развеять обуревавшие его сомнения.
Люк не посмеет сунуться туда, а его сын, Боб, не участвует в заговоре. В деле только двое: Люк и сам доктор.
А впрочем, нет, теперь уже трое, если считать и Эллен Мэри. Он свалял дурака, все ей рассказав; теперь он это понимал, но тогда ему отчаянно хотелось излить душу. После смерти Майры ему все чаще приходилось обращаться к Эллен Мэри в надежде на дружбу и понимание.
Но на этот раз она не поняла его. Он пытался объяснить, но в его устах доводы Люка звучали грубо и неестественно, а отвращение, которое вызвал у дочери этот замысел с самого начала (разве сам он давным-давно не испытывал такое же чувство?), со временем так и не прошло. А когда они оба наконец поняли, что не в силах повлиять друг на друга, Эллен Мэри выдала свою дикую угрозу, пообещав предупредить генерала об уготованной ему участи.
Предупредить этого тирана, предостеречь его! Сделать это – значит предать все человечество. Люк Харрисон так и сказал, и доктор был с ним согласен. Неужели хоть один человек может что-то сказать в защиту генерала Позоса?
Но Элли было не переубедить, и поэтому он пытался посадить ее под замок. Ради ее же блага, пока все не кончится, а когда дело будет сделано и станет достоянием прошлого, он попробует восстановить их разладившиеся отношения. Но она ускользнула, и где ее носит? Гадать было бессмысленно. Люк нанял частных сыщиков, чтобы те нашли ее, но пока они ничего не добились. Если эти частные сыщики и впрямь так хороши, как думал Люк, значит, наверное, она и в Мексику не приехала, а по-прежнему находится где-то в Штатах. Весьма возможно, как утверждал Люк, сидит в Нью-Йорке или еще где-то и занимается самоедством.
Разумеется, на тот случай, если она и впрямь в Мексике и по-прежнему намерена поговорить с генералом Позосом, несколько частных сыщиков должны находиться здесь во время визита генерала, то есть только сегодня днем и вечером, слава тебе. Господи, и не дать ей пролезть к генералу, чтобы он ее не видел и не слышал.
Генерал. Доктор Фицджералд снова подумал о нем, о своем замысле и смежил веки от боли. Давно погасшая трубка понуро торчала изо рта. Он представил себе, как будет играть с жизнью генерала – дни, недели, месяцы, – медленно умерщвляя его.
Не так долго, нет, не так долго. Поначалу они решили, что болезнь должна продолжаться три месяца, но теперь, когда пора было браться за дело, доктор понял, что он ни за что, ни за что, ни за что не выдержит этой пытки так долго.
Три недели – вот более приемлемый срок, определенно более приемлемый.
Насколько он понял, нынешняя морская прогулка должна была продолжаться еще три недели. Столько он еще мог выдержать, а потом представить дело так, будто генерал вдруг слег под конец плавания, да так, что поездку необходимо прервать. Когда они прибудут во дворец в Санто-Стефано, генерал уже будет не в состоянии подняться с постели. А еще спустя три-четыре дня с ним можно будет покончить.