Крысеныш широко открыл глаза, наконец сообразив, куда он попал. Это же единственная в Миишке кузница! Двигаясь на женское пение, Крысеныш подполз к поленнице, за которой оказался невысокий забор. Со всеми предосторожностями Крысеныш взобрался на поленницу и заглянул через забор.
По ту сторону, около поленницы поменьше, которая, как видно, была сложена для нужд Кузнецова семейства, стояла на коленях девушка лет пятнадцати. Ее шелковистые темно-русые волосы были встрепаны. Видно, она только-только выбралась из постели. На ней была лишь ночная сорочка из белого полотна — зрелище, которое в иное время показалось бы Крысенышу весьма заманчивым. Теперь же его привлекали в ней только кровь и жизнь, которые укрепят его силы, чтоб он мог залечить раны, нанесенные псом и охотницей.
Девушка опять тихонько запела, а затем позвала:
— Ну же, Дымка, выходи! Я знаю, что это ты скреблась ко мне в окошко. Хватит баловаться, ступай домой!
Тихое мяуканье было ей ответом, и из щели в поленнице высунула голову молодая кошечка. Крысеныш увидел, как девушка состроила гримаску, изо всех сил стараясь показать кошке, до чего она сердита.
Крысеныш и не подумал, что лучше проникнуть в мысли девушки, чтобы заманить ее к себе, выпить столько крови, сколько потребуется, а потом замаскировать следы зубов. Вместо этого он прыгнул.
Кошка зашипела и исчезла в своем укрытии.
Крысеныш перемахнул через забор и навалился на девушку прежде, чем она успела увидеть его. Одной рукой он схватил ее за волосы и, дернув, откинул назад ее голову, другой крепко прижал девушку к себе. Клыки его в один миг разорвали ее нежное горло, и она не успела закричать. Оказать сопротивление она тоже не успела — ее руки бессильно, точно плети, повисли вдоль тела.
В первые секунды насыщения Крысеныш не сознавал ничего, но затем в голове у него прояснилось.
Темно-алая кровь залила его лицо, руки и рубаху, но на это ему было наплевать. Когда он оторвался от жертвы и швырнул на землю мертвое тело, все его мысли были только об одном: боль в спине и запястьях отступает.
Холод нежити нипочем, но Крысеныш всякий раз наслаждался тем живительным теплом, которое наполняло его плоть после трапезы. Вот и сейчас этот жизненный жар растекался по его жилам, приятно обжигая тело. Никогда еще, даже когда он был жив, ему не доводилось испытывать столь сладостного ощущения. Голод отступил, боль его больше не терзала, и жизненная сила уже не вытекала из заживающих ран.
Сытый и блаженствующий, он едва не позабыл о времени, но тут его спину обожгло пока еще слабое прикосновение совсем иного, смертоносного тепла.
На востоке небо над морем порозовело. Близился восход.
Крысеныш помчался через портовые кварталы к пакгаузу. Ох и много же ему придется объясняться! И уж, пожалуй, кое-что присочинить.
Лисилу удалось кое-как сгрести разметанные в драке поленья, но огонь до утра так толком и не разгорелся, лишь плясали на углях крохотные язычки пламени. Теперь ему нельзя было пить — а это означало бессонную ночь. Да и вряд ли он смог бы заснуть — все, что нынче произошло, нагоняло не меньший страх, чем его непрекращающиеся кошмары. Впрочем, провести ночь без сна для Лисила труда не составляло — как-то он не спал три ночи подряд, прежде чем изнемог. Он помнил, что мать при необходимости могла не спать и дольше, так что, вполне возможно, Лисил свою выносливость унаследовал от нее. Не иначе это объяснялось эльфийским происхождением матери, о чем она говорила редко и с неохотой.
Малец очень скоро обрел снова свою привычную жизнерадостность, как будто и не стряслось ничего из ряда вон выходящего. Отыскав удобное местечко на земле неподалеку от хозяина, он всю ночь бесшумно вылизывал лапы и даже изредка дремал, но вскидывался, едва из лесу доносился ему одному слышный звук.
Магьер мирно спала, положив голову на колени Лисила, а он все долгие ночные часы мучился, оттого что не может толком разглядеть ее лица. Что если в утреннем свете он обнаружит, что его спутница окончательно преобразилась в неведомое существо?.. Насколько мог судить Лисил, ран у нее не было. К тому времени когда он уже мог без внутреннего содрогания смотреть на лицо Магьер, забрезжил рассвет. Лисил был уверен, что на скуле девушки, куда пришелся удар Крысеныша, он увидит черный кровоподтек и запекшуюся кровь… но сейчас в рассветных лучах его взору предстал пустячный синячок на ее левой щеке. Вместо облегчения Лисил испытал новый приступ страха. Когда солнце поднялось выше и начало пригревать ему спину, ресницы Магьер наконец затрепетали и она открыла глаза.