Оказаться наконец дома, вдали от той, которая вновь стала предметом ее тревоги, было для нее большим облегчением. Присутствие детей, атмосфера собственного дома, безыскусственный прием со стороны прислуги был для нее благом.
Переодевшись и вернувшись к своим домашним делам, окинув отвыкшими глазами мебель, ковры, другие обычные предметы, она принялась за суп с приносящим отдохновение ощущением покоя. Сидя за столом напротив мужа, рядом с дочерьми, она почувствовала тепло, совсем не связанное ни с дымившимся паром горячим супом, ни с огнем в камине, которое разливалось по ее телу, возвращало ей мужество, согревало оцепеневшее сердце.
— Я рада, дети мои, тому, что теперь позади все эти недели, пережитые нами, — говорила она дочерям после предобеденной молитвы. — Трудно выразить, как мы с отцом хотели снова быть с вами, жить вместе своей обычной жизнью.
— Не надо оставлять нас на такое долгое время, — вздохнула Мари, которая находила спасение от людей и от своей собственной робости только под крылом родителей. — Когда вас нет, дом так невесел!
— Или же берите нас с собой в свои паломничества, — проговорила Жанна. — Кажется, климат Турени более мягок, а нравы более приятны, чем в Париже.
— Там, конечно, потеплее, но я предпочитаю жить на берегах Сены, чем Луары, — сказал метр Брюнель, — здесь больше жизни.
— Я не согласна с вами, мой друг, — возразила Матильда. — В Туре также можно проводить время очень весело. Надо только хорошо устроиться. Мы чувствовали себя там, в особенности в этот раз, как птицы на ветке!
— Мне бы там быстро наскучило.
— Почему это? Не потому ли уж, что там обсуждаются менее важные дела, чем в столице? — лукаво предположила Матильда. — Как я посмотрю, интерес к какому-то городу зависит для вас от торговли, которой там можно заниматься!
— Вовсе нет! Вы навязываете мне слишком корыстные мотивы, дорогая! Я постыдился бы на вашем месте!
Как давно ни он, ни она не испытывали такого ощущения разрядки, хорошего настроения, удовлетворения! На какое-то время тучи были разогнаны.
— Как все-таки хорошо чувствовать себя дома, — сказал Этьен. — Это можно оценить лишь после того, как человек был долго лишен собственной крыши над головой. По существу, не важно, где он постоянно живет. Важно иметь, теперь это я хорошо понял, где-то на свете такое благословенное место, как вот это, где чувствуешь себя хозяином, в кругу собственной семьи, в собственных стенах! Все же остальное — бродяжничество!
Жанна стала думать о том, что ее отец усталый старик, прозаически будничный, довольствующийся малым, забывший свою молодость и вкус ветра, летящего мимо открытой двери…
— Как там Флори? — прошептал Бертран в ухо матери, перед тем как уйти домой.
— У нее все в порядке, и она нас прекрасно приняла. Отец с ней наконец помирился. Это только начало. Надеюсь, что нам удастся теперь восстановить более нормальные семейные отношения.
На следующий день этой теме было отдано должное. За столом, где собрались все парижские Брюнели, об отсутствовавшей говорили с естественностью, которая свидетельствовала о том, насколько все изменилось в ее пользу.
Превратившаяся в результате замужества, супружеской любви и материнства в миниатюрную рыжую женщину, чьи действия и уверенность в себе имели мало общего со сдержанностью ребенка, которым она была раньше, Лодина, однако, по-прежнему была, по всей видимости, заворожена негладкими судьбами Кларанс и Флори. Как только она узнала о добром расположении своего свекра к последней, она принялась задавать многочисленные вопросы о находившейся в добровольном изгнании родственнице. Метр Брюнель охотно отвечал. Матильда же чувствовала себя неловко. Она говорила о доме Флори, о саде, о сиротах из Гран-Мона, но избегала слишком восхвалять ее добродетели, истинную цену которым знала только одна она.
Жанна, слушавшая родителей, отметила про себя некоторую разницу в тоне их рассказов, но молчала.
Потом заговорили о Кларанс. Если Лодина и сохраняла дорогое ей воспоминание о прошлой дружбе и говорила о юной бенедиктинской монахине только с почтительностью и преданностью, она не проявляла такого жадного интереса к ее жизни, как ко всему, связанному с Флори. Это было молча отмечено Матильдой.