— Я дала бы многое, чтобы с ней повидаться, — сказала молодая женщина, словно бы догадавшись о мыслях свекрови, не спуская глаз со своей старшей дочери Бланш и следя за тем, как она справляется с бланманже, впервые поданным ей за столом взрослых. — Мы с нею были так близки…
— Кларанс при каждой нашей встрече говорила о вас, — сказала Матильда. — Она молится за вас, за нас всех. Она вас любит по-прежнему, это несомненно, но через Господа и в Нем.
— Да, я знаю, мама. Она время от времени пишет мне письма, такие же прекрасные, как послания апостола Павла!
— К счастью, она не может вас услышать, дорогая! — воскликнул Бертран. — Ее скромность не вынесла бы такого сравнения!
Он взял руку жены, сидевшей слева от него, и поцеловал ей пальцы. Между ними царило согласие, правда не безусловное, знавшее порой и потрясения. Властный, в то же время несколько беспокойный и упрямый характер мужа, хотя и жаждущего любви супруги, довольно часто ставил их по разные стороны. Никакого ущерба эти стычки, а порой и насмешки не наносили. Они, разумеется, достаточно сильно любили друг друга, чтобы не переходить границ, и слишком дорожили своим союзом, не допуская даже мысли о том, чтобы подвергнуть его опасности.
— Итак, заключил Бертран, — Флори вновь допущена в круг семьи. Все мы рады этому. Ее отвержение было нашей болью и не могло продолжаться вечно.
— Однако… если бы я не был на пороге смерти… я не уверен, что так скоро вернулся бы к тому, что тяготило нас вот уже семь лет как единственное мыслимое решение. Вероятно, я был бы неправ, — признался метр Брюнель. — Я пришел к этому с опозданием, благодаря вашей матери, которая сразу же почувствовала, что моя болезнь — это благо, которое позволит мне помириться с нашей дочерью.
— Она сильно изменилась?
— Не очень. Она немного похудела… но больше всего поражает не это. Нет. Нечто другое: она стала другой…
Жанна и Мари упивались тем, что при них говорилось. Итак, паршивой овце позволено присоединиться к стаду! Обе девушки делали из этого вывод о том, что семейные связи восторжествовали над самыми худшими препятствиями и что нет такого большого греха, который в конце концов не был бы прощен. По разным причинам, но они обе чувствовали какое-то смутное удовлетворение. Жанна говорила себе, что, если она в один прекрасный день уйдет из дому с Рютбёфом, родители ее не смогут отнестись к ней строже, чем к Флори. Мари была несколько шокирована в своем представлении о чистоте, требуемой от женщин в окружавшем ее мире, но от этого не меньше восхищалась отцом и матерью, способными на такое великодушие.
Подали молодых куропаток в сахаре, с капустой. Метр Брюнель открыл поставленный перед ним ящик с пряностями, ключи от которого всегда хранились в его кармане. Ему нравилось выдавать собственными руками перец, протертый мускатный орех или тмин.
— Еда в Турени так же вкусна, как здесь? — спросил Бертран.
— Да, конечно, сынок. Это край бонвиванов. Там, например, кроме всяких обычных блюд, подают щуку в сливочном масле с кислым вином — это просто чудо!
— Черт побери! Вы разжигаете мой аппетит и желание туда съездить!
— Почему бы и нет? Вы можете поехать вместе со мной в одну из моих поездок, например, во время ярмарочного сезона. Ездили же вы со мной в Шампань или во Фландрию. Пора изменить направление. В конце концов, у вас две сестры на берегах Луары, где, кстати, у нас есть и некоторые деловые связи.
— Мне бы тоже хотелось там побывать, — вставила Лодина.
— Не вижу для этого никаких препятствий, — кивнул метр Брюнель, поднимая свой бокал, чтобы посмотреть на горящие свечи через молодое вино с собственного парижского виноградника. — Смена обстановки всегда полезна.
Все уже принялись за пирожки с яблоками, когда послышался стук у ворот. По мощеному камнем двору простучали каблучки, дверь открылась, и вошла Шарлотта.
— Да хранит вас Господь, мои добрые друзья! Мне хотелось повидать вас, наконец-то вернувшихся домой.
Она была очень бледной в своем плиссированном апостольнике, губы ее дрожали, она была в крайнем волнении.
Матильда шагнула ей навстречу.
— Что случилось? — спросила она, целуя гостью.
Сестра Этьена, обычно такая уравновешенная, так владевшая своими нервами, исторгла из своей груди нечто вроде свистящего стопа: