— Я пою ее отваром нашего приготовления, который обычно дает хорошие результаты, — добавила новенькая. — Мы готовим его из лечебных трав нашего сада: цветов полыни, корня гравилата, листьев и цветов репейника — и подслащиваем медом. Это отличное средство от кашля.
— Доктор прописал также сироп из мака-самосейки и просвирника…
— Мы давали его, но в малых дозах, ведь она еще такая маленькая…
Обе женщины с тревогой думали об ответственности перед этим маленьким доверчивым существом, о котором заботились фактически они одни.
— Мы думали было устроить ей теплую ванну, — вновь заговорила новенькая, движением подбородка указав на большую металлическую ванну на медных колесиках, которую можно было перевозить из одной палаты в другую. — В некоторых случаях это очень помогает сбить температуру. Однако доктор Авлин не посоветовал. Он опасается, как бы она снова не простудилась, когда ее будут вытирать после ванны, перед тем как уложить в спальный мешок.
— Он, наверное, прав. Что еще мы можем сделать?
Одна из монахинь, которой было поручено готовить отвары из трав и другие прописанные лекарства, подошла к ним со словами:
— Я нашла рецепт мази на случай простуды для натирания утром и вечером груди больного. Сейчас я ее приготовлю и сразу намажу эту бедняжку.
— Дай Бог, чтобы это помогло! — пробормотала Флори, инстинктивно поворачиваясь к алтарю, возвышавшемуся в конце палаты.
Перед дарохранительницей горела масляная лампа с красным стеклом — символ вездесущности Бога. Ей никогда не давали погаснуть.
Помолившись про себя, молодая женщина остановилась на минуту у изголовья кровати Агнес. Жар, страдания, которые терпел этот ребенок, вызывали в ней боль и муку.
Потом, воспользовавшись тем, что маленькая больная лежала с закрытыми глазами, она подошла поочередно к каждой кровати, где в этот трудный декабрь лежало больше больных катаром бронхов и ангиной, чем желудком, как в летние месяцы. Зная всех детей по имени, она играла с ними, рассказывала им старинные легенды, раздавала им палисандровый сахар, кусочки которого всегда были припасены у нее в кармане.
Флори вышла из палаты больных. Прежде чем направиться домой, она зашла в столовую, где ужинали старшие дети. Они питались вместе с монахинями, а подавали еду послушницы, за которыми надзирала помощница настоятеля.
— Им, видно, нравится этот суп на миндальном молоке, — заметила Флори.
— Это одно из их любимых блюд, — подтвердила сестра. — Поэтому мы его готовим часто.
Молодая женщина не задержалась там, где в тот день она не была нужна. Она прошла через бельевую, где белье громадными стопками лежало в массивных шкафах, которые, несмотря на свои размеры, не могли вместить все. Поэтому оно было уложено на полки и в сундуки, стоявшие вдоль коридоров, в пошивочной и даже в хлебные лари.
В комнатушке дежурной сестры Флори надела свое подбитое мехом пальто.
— На улице сегодня не холодно, — заметила монахиня, — но воздух очень влажен, что не полезно тем, кто не может похвастаться крепким здоровьем.
С неба сыпался моросящий дождь. Мороз, необычно свирепый для этих краев в начале декабря, стоял недолго, на зато дождь не прекращался целую вечность. Конца ему не было видно. Вышли из берегов реки. В Вансэе Шер затопил окружающие луга. Луара тоже вот уже несколько дней грозила прибрежным полям.
В хорошую погоду Флори обычно ехала домой верхом на муле. Зимой за нею приезжал на крытой двуколке ее портье Шарль, которому она доверяла. В назначенный час он ждал ее около приюта.
Доехали они без помех. Уже становилось темно, когда молодая, женщина оказалась дома.
Ее встретили запахи супа из тыквы и вареной курицы. Появилась прыгавшая от радости левретка. Устремившись к Флори, до конца натянула свою цепь сторожевая собака.
— Приходил с визитом к вам суконщик из Блуа, — доложила Сюзанна хозяйке, снимавшей пальто, в складках которого сохранился запах туманных полей. — Он сказал, что не может вас подождать, но что вернется обязательно.
— Надеюсь, что он не будет меня беспокоить завтра, — отозвалась Флори. — В воскресенье мне хочется чувствовать себя в покое. К тому же он с некоторых пор приходит повидать меня слишком часто, этот суконщик!
Служанка рассмеялась.
— И уж наверняка не потому, что вы ему не нравитесь!
— Замолчи же! Ты сама не понимаешь, что говоришь!
Уже несколько месяцев она спрашивала себя, известно ли что-нибудь слугам о ее личной жизни. Неосторожность, допущенная Гийомом в начале их связи, ночи в башне, утренние расставанья — могло ли все это ускользнуть от прислуги? Можно ли спрятать от тех, кто живет рядом с вами, свои волнения, опасения, следы, оставленные на лице удовольствием, или же следы слез, вызываемых волнением? Несмотря на полное согласие между нею и Сюзанной, Флори понимала, что уважения Сюзанны достаточно для того, чтобы не поднимать этой темы. Действительно, служанка не выказала ни малейшего удивления по поводу явной странности решения хозяйки продолжать спать в башне после отъезда ее родителей. Такое отсутствие любопытства казалось молодой женщине многозначительным. Когда люди не удивляются, это говорит о том, что они все понимают.