XXVI
На выезде из туннеля нас ожидал полицейский.
— Я буду вас сопровождать до автострады, — сказал он. — Здесь никаких гонок, на автостраде делайте все что угодно.
Он включил сирену и тронулся с места.
Хороший водитель должен держать дистанцию с впереди идущей машиной из расчета шесть метров на каждые пятнадцать километров в час. Я отпустил патрульную машину метров на сорок пять вперед и только потом последовал за ней, подстроившись под ее скорость.
Я крепко держал руль двумя руками. Герцогиня осмотрела мою напрягшуюся фигуру.
— Вы очень дисциплинированный водитель, — сказала она не без иронии и даже с некоторым презрением.
— Да, очень, — ответил я.
Я глянул на нее. Она раскинулась на своем сиденье, как раскидываются в гамаке, чтобы вздремнуть после обеда теплым воскресным днем.
— Я расцветаю, когда мчусь на большой скорости, — сказала она.
— Да, и жизнь вам кажется интереснее, не так ли?
— Совершенно верно. — Она положила голову на мое плечо.
— Тогда попробуйте прыжки с парашютом.
— Вы противник быстрой езды?
— Нет, просто моя работа и так предоставляет мне достаточно острых ощущений, и у меня нет необходимости проявлять излишнюю инициативу.
Она улыбнулась и, дернув ногами, сбросила туфли. Затем, опершись о мое плечо, пальцами правой ноги опустила до упора стекло со своей стороны, вновь надела туфли и высунула ноги наружу. При первом же толчке туфли улетели в темноту.
У выезда на автостраду полицейский остановил свою машину и сделал нам знак проезжать. Скорость возросла до ста пятидесяти.
Когда мы проезжали Роухей, герцогиня спросила:
— Знаете, почему я терплю все ваши грубости?
— Нет, не знаю.
— Потому что я чувствую, что вы нуждаетесь во мне.
— Я нуждаюсь в вас?
— На своей старой колымаге вы были бы сейчас только в Джерси-Сити.
Я вынужден был признать ее правоту.
— Куски всех этих коленчатых валов валялись бы сейчас по всему туннелю Холланда.
— В машине только один коленчатый вал, и мы проезжали туннель Линкольна.
— Все туннели похожи один на другой. И потом, это ничего не меняет.
Ее замечание я пропустил мимо ушей.
— Но вы же изуродовали мою машину! Этот факт показался ей второстепенным.
— Вы мне так ничего и не рассказали о деле, — гнула она свое. — Вам удалось что-нибудь узнать об этих пальцах?
— Да.
— Вы хотите сказать, что знаете, кому они принадлежат?
— Да.
В ее голосе появились нотки сострадания:
— Ах, бедная женщина…
Я резко прервал ее:
— Ах, бедная женщина! Да будет вам известно, что эта бедная женщина фальсифицировала диагнозы и отдавала своих несчастных больных в руки хирурга, бесчувственного и жестокого, который в конце концов ее бросил. В поисках утешения она вышла замуж за другого доктора, а потом убила своего мужа и подделала свидетельство о смерти.
— Но она любила его!
— Ага, любила!
Опыт научил меня никогда не спорить с женщинами. Женщины думают, что любовь — это своего рода разрешение на охоту, позволяющее его обладателю делать все, что ему взбредет в голову.
— Однако я ничего не могу доказать, — продолжал я, — если только они оба не признаются. Но этого трудно добиться: они умны и прекрасно знают закон. Все, что я могу, — немедленно арестовать его по обвинению в нанесении увечий. Это мой единственный козырь. Да, есть одна зацепка: он отправлял эти ужасные бандероли почтой. Если даже она согласится свидетельствовать против него, его адвокат заявит, что все это выдумки на почве ревности.
Герцогиня искоса посмотрела на меня:
— Что же вы собираетесь делать?
— Арестовать его.
— А если он окажет сопротивление?
— Тогда я буду вынужден применить силу. Он производит впечатление сумасшедшего, но сумасшедшего сильного и умного.
— Вы думаете, он будет сопротивляться до конца?
— Вполне вероятно.
— И как же вы будете действовать?
Эта беседа начинала действовать мне на нервы. Я не испытывал ни малейшего желания отвечать на подобные вопросы, но нужно было сохранять вежливость.
— Не знаю.
— Нет, серьезно?
— Ну хорошо. Я подкрадусь к нему сзади и выверну руки, предварительно предупредив, что он может пользоваться всеми своими конституционными правами. Это самый надежный способ.