Я потратил десять минут на поиски своей машины, прежде чем вспомнил, что поставил ее у ворот морга. Я поймал такси и поехал за ней. Естественно, к ветровому стеклу был прилеплен талон на оплату штрафа в пятнадцать долларов. И это несмотря на то, что на переднем сиденье я оставил раскрытым журнал «Полиция».
Талон я порвал. Пусть разыскивают меня, если хотят.
Путь мой лежал в лабораторию. Выйдя из машины, я заметил, что мои руки дрожат, — результат действия четырех таблеток аспирина. Я направился в бар напротив лаборатории и там, пожевывая сандвич с ростбифом, принялся размышлять о том, как остановить дрожь в руках. За мой столик присел Шнейдер, инспектор третьего класса из бригады по борьбе с бродяжничеством.
Он начал без вступления. Шнейдер любит подколоть.
— Кажется, Хенрехен здорово тебя прихватил, — сказал он.
— Лучше и не скажешь, — отозвался я. — Передай мне горчицу.
— Не кипятись. Сначала они переводят тебя туда, потом обратно. Может, хотят повысить в должности.
— Конечно.
Он разглядывал мои руки. Затем, не спросив разрешения, выловил из блюдца две оливки и проглотил их.
— Угощайся, — сказал я.
Шнейдер не среагировал:
— Да-да, спасибо. Это как в Министерстве внутренних дел: год здесь, год там. Неплохо для карьеры.
— Ага, меня пошлют консулом на коралловый остров.
Я поднялся и сказал ему, что он может стрескать мой соленый огурец. Этот подонок наверняка повсюду раззвонит, что я стал нервным. Дойдет и до Хенрехена, который, естественно, придет в восторг. Грядущая неделя не сулила мне ничего хорошего. Одно было бесспорно: я отработаю свое жалованье до последнего цента.
IV
Кольцо лежало на мраморном столике. Келси пристально смотрел на шнурок, которым крепилась этикетка.
Он поднес его к носу и понюхал. Затем направил на шнурок мощный поток света и принялся рассматривать его в лупу.
Закончив анализ, он положил лупу и подошел к окну. Побарабанил по краю стола.
Я спросил, можно ли взглянуть. Он протянул мне лупу. Я не увидел ничего интересного, кроме желтоватого пятнышка длиной около восьми миллиметров.
— Откуда взялось это пятно? — спросил он.
— Не представляю.
Он спросил, не облил ли я кольцо лимонным соком. Я ответил, что нет. Тогда он задал мне довольно деликатный вопрос. Я уверил его, что не занимаюсь этим с тех пор, как поменял пеленки на штаны.
— Кто-нибудь из тех, кто имел к нему отношение, дотрагивался до чего-нибудь желтого?
— Не думаю.
Я взял кольцо. На внутренней стороне было выгравировано: «22 С.» Больше не было ничего. Я опустил кольцо в свой карман.
— И куда ты с этим направляешься?
— На Сорок седьмую улицу.
Расположенная между Пятой и Шестой авеню Сорок седьмая улица полным-полна ювелирных лавок.
— Ну что ж, ноги твои… Но лично я думаю, что ты зря потеряешь время.
— А что мне остается? Остаться здесь и наблюдать, как ты играешь в свихнувшегося ученого мужа?
Келси пропустил мое замечание мимо ушей. Он держал перед носом шнурок, будто пытался втянуть его в себя через ноздри.
— Ты мог бы вздремнуть на моей раскладушке, — предложил он. — Мне кажется, ты в этом остро нуждаешься.
Я ответил, что боюсь разодрать зубами его наволочку.
— Ладно, — сказал он, — приходи часа через три-четыре. Может, мне удастся что-нибудь обнаружить.
Зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал и глянул на меня не без ехидства.
— Передайте, что его здесь нет! — прокричал он и повесил трубку.
— Хенрехен? — спросил я.
— Ага. Ты производишь впечатление не слишком общительного человека.
— А ты психолог…
V