Итак, самый надежный… или, если говорить точнее, самый лучший способ спасти доктора Лайонс — это поскорее схватить Хенли.
Я вспомнил об инструментах в гараже, вернулся туда и выбрал большие садовые ножницы. В углу оказался бидон с машинным маслом. Я открыл его и крадучись вернулся к окну.
Через минуту рама была обильно полита маслом. Я просунул концы ножниц между рамой и оконной коробкой и начал осторожно приподнимать раму.
Окно двинулось вверх с такой легкостью, с какой, в случае успеха, моя рука двинется вверх по бедру герцогини. Ни единого скрипа. Положив ножницы на землю и оглянувшись, я осторожно полез в окно. Ноги, как усики бабочки, пытались что-нибудь нащупать в пустоте: ящик, стул или твердую землю.
Там был ящик, и довольно крепкий. Попав внутрь, я подождал, пока мои глаза привыкнут к темноте.
Передо мной оказалась лестница. Я поднимался, пробуя каждую ступеньку. Ни единого звука. Глянул в замочную скважину двери — свет, должно быть, пробивался из комнаты на первом этаже. Приглушенно играло радио. Он, вероятно, включал его громче, чтобы заглушать крики своей жертвы. По радио передавали арии из «Моей прекрасной леди». Я с великой осторожностью открыл дверь. Она не скрипнула.
Я очутился на кухне. Луна освещала комнату. Из кухни я перешел в гостиную. В огромном камине догорали две головешки. По бокам стояли два кресла. Красивый дом. Я вдруг подумал, как хорошо было бы его снять. Никто не смог бы отыскать здесь герцогиню, особенно если бы она отказалась от своей «мазерати» и путешествовала в моем «олдсе». Странные мысли иногда приходят в голову в самый неподходящий момент. Лучше было бы сконцентрировать внимание на событиях, которые могли произойти, событиях, от которых зависело мое будущее.
Слева от камина вверх поднималась лестница, ведущая к двери, из-за которой пробивался свет. Молодой человек по радио пытался убедить меня, что мог бы танцевать всю ночь.
Я поднимался со скоростью черепахи и осторожностью барса. На предпоследней ступеньке я вытащил свой кольт тридцать восьмого калибра, похвалил себя за то, что догадался снять ботинки, и тут услыхал за спиной странный свист — будто бич рассекал воздух.
Мой мозг тут же выдвинул несколько предположений, Первое: Хенли хитер, возможно, хитрее меня. Второе: предмет, рассекавший воздух, был в его руке.
Третье: это рукоятка пистолета или полено. Я все же надеялся, что это полено, и хорошо бы еловое, ведь ель самое мягкое из деревьев. И наконец, мой мозг предложил мне последнее, самое важное предположение: что меня треснут до того, как я успею обернуться и выстрелить.
Все предположения оказались верными.
XXIX
— Спасибо, что нанесли мне визит, господин Санчес, — проговорил Хенли.
Он поставил на стул пузырек с аммиаком, которым только что водил перед моим носом. Я перестал задыхаться и вдохнул воздух полной грудью.
Кончиками пальцев он ощупал мой череп, на который был наложен пропитанный спиртом тампон.
— Ранка невелика. Хотя она довольно сильно кровоточила, накладывать швы нет необходимости. — Он отступил на шаг и изучающе осмотрел мою голову. — Я ударил как надо, — добавил он, — и в нужное место.
— Мне нравится, когда меня бьют доктора, — сказал я. — Все удары точно рассчитаны.
Он довольно хохотнул. Я попытался ощупать рану. Хенли улыбнулся, увидев, как я удивился, обнаружив, что связан. Впервые в жизни я оказался связанным, и это мне не понравилось.
Со связанными за спиной руками я сидел в тяжелом кресле. Рядом с дверью у стены стоял туалетный столик, на котором покоился мой кольт тридцать восьмого калибра.
Я осмотрелся. Прямо передо мной была большая двуспальная кровать, покрытая клеенкой. На клеенке лежала женщина, которую я разыскивал.
— Мистер Санчес. Доктор Лайонс.
— Привет, — сказал я.
Ее взгляд был прикован к потолку.
— Я предпочитаю использовать ее девичью фамилию, — проговорил Хенли. — С моей стороны это в некоторой степени благородно. Я не напоминаю ей о ее глупом замужестве.
Женщина лежала на спине, глаза ее были пусты. Правая ее рука была накрепко привязана к металлической спинке кровати.
То, что осталось от левой, покоилось, замотанное бинтами, на маленьком ночном столике, переоборудованном в операционный стол. На столике также лежали шприц, скальпель, игла и крючки.
— Я ввел ей наркотик, — вежливо пояснил он. — Это избавляет от страданий мою бедную нервную систему. Никаких криков. Первые два раза она кричала. Я вынужден был заткнуть ей рот, и она укусила меня за руку.