Бабулька, не особенно сильная в богословских терминах, без злого умысла исказила слово «сектанты». Но неожиданно в этом своем новом виде оно прозвучало хлеще самого изощренного ругательства.
Девушки сделали одинаково скорбные лица и вкрадчивыми голосами обратились к очередной старушке: «Возьмите и уверуйте. Получите по благодати Учителя вторую жизнь». Некоторые прохожие брезгливо обходили троицу. Другие испуганно их сторонились. Кто-то принимал листовку и несся дальше. Полину насторожило настойчиво-наглое поведение девушек. Видимо, занимаются они этим давно и приобрели некоторый навык.
Если бы рядом стояла скамейка, Полина упала бы на нее без сил. Если бы не мельтешила ребятня, женщина закричала бы бесстыдно и страшно. Но Полина лишь стояла, как окаменевшая жена Лота, не в силах оторвать взгляда от такого родного, милого, но в то же время далекого, незнакомого лица племянницы. Та, словно что-то почувствовав, развернулась. Их глаза встретились. На мгновение по лицу племянницы промелькнула тень, точно девушка увидела что-то.., нехорошее. И снова ее накрыла вуаль благостности.
Полина повернулась и на деревянных ногах пошла прочь. В витрине магазина она случайно увидела себя и ужаснулась. Развалина! Женщина, которой уже хорошо за тридцать, а она еще пытается держать себя в форме. Но от неожиданного серьезного удара маска сползла, и показалось истинное лицо, над которым немало потрудились усталость и годы, полные волнений и суеты. Полина закрыла глаза, чтобы не видеть свое отражение. Медленно повторила про себя, как заклятие: "Спокойствие.
Только спокойствие". Может, все еще удастся исправить.
Она вернулась домой и занялась хозяйственными делами. Руки мыли, терли, чистили. А мысли бешено мчались по кругу, вновь и вновь возвращаясь к девушкам в одинаковых шелковых платках.
Их белизна казалась Полине не менее пугающей, чем траур. Незнакомый отвратительный мир, о котором она знала понаслышке, сделал наглую попытку стать частью ее жизни.
Женщина боялась, что племянница явится домой в сопровождении очкастого Роди, и тот утопит в мутной реке словоблудия все разумные доводы и доказательства. Но Светлана пришла одна. Ровно в три. Словно стремясь доказать, что не боится тетку и ее выговоров.
«Есть будешь?» — спросила Полина, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. Племянница кивнула. На обед Полина сварила им обеим овсяную кашу с фруктами. Точно вкусная еда могла послужить ей пропуском к тайне, которую так старательно оберегала девушка. Поели в молчании.
Прошли в зал. Света села на диване. Колени сведены. Руки безвольно скрещены. Взгляд устремлен в никуда.
— Света, я видела тебя сегодня в парке.
— Я знаю.
— Ты раздавала рекламные листки?
— Письма будущей милости и прощения.
Никаких уверток. Оправданий. Лишних слов и эмоций.
— Я не совсем понимаю: это и есть твоя работа?
— Да.
— Но… Из какого расчета за нее платят?
От язвительного замечания тетки по лицу девушки скользнула легкая тень.
— Будущей милостью учителя.
— Это… Это, конечно, много. Но, понимаешь, милость какого-то учителя не запишешь в трудовую книжку, и за нее не получишь пенсию. Я уже не говорю о зарплате.
— Материальные блага — наша смерть.
Девушка говорила быстро, — четко. Словно сдавала экзамен или вступала в комсомол.
Полина с напряжением всматривалась в любимое лицо и не узнавала его. Когда Светлана так изменилась? Куда, в какую черную дыру улетели ее прежние смешливость и непосредственность?
Кажется, из всей гаммы чувств в душе девушки ютились только горечь, обида и какое-то напускное смирение. От ее милой Светы осталась лишь привычка пощипывать себя за ухо. И каждый раз, когда девушка, подносила руку к маленьким серебряным сережкам, Полина старалась говорить убедительнее и напористее. Она искренне верила, что в этот момент сердце племянницы более восприимчиво к ее словам.
— Света, я уверена, ваш учитель совсем не беден. Это же обычная история. Ты что, газет не читаешь?
— Нет.
Запоздало Полина вспомнила, что не обнаружила в квартире ни одного печатного издания.
— Газеты, телевидение, кино — ловушки для души.
— Какая глупость! Ересь! Церковь против этих ваших учений! — выкрикнула женщина, пытаясь опереться на институт православия.
— Ты же неверующая, — усмехнулась племянница.
На мгновение тетка смешалась, но тут же привела новый аргумент:
— Но твоя бабушка ходила в церковь. И мама иногда причащалась… Секта — это почти что наркомания! Яма! Пойми, девочка!
— Я не девочка, — издевательски скривила губы Светлана.
Полина оцепенела. Двусмысленная фраза девушки больно уколола женщину. Ее поразило спокойствие племянницы. И оно росло в равной пропорции с гневом и беснованием тетки. Полина глубоко вздохнула и ринулась в новую атаку.
— Послушай. Давай я возьму отпуск — и махнем с тобою в Ялту. Помнишь, как мы вместе с твоей мамой ездили? Снимем комнату. Тишина. Никого из знакомых рядом. Я даже мобильник отключу.
На мгновение в пустотах глаз напротив что-то дернулось, живое и горячее. Вдохновленная, женщина нажала:
— На две недели…
— Тетя, — разлепила наконец губы девушка. — Я понимаю: тебе скучно одной в своей квартире. Хочется к кому-то прибиться. Но у меня своя жизнь! Я, в отличие от тебя, не люблю бездельничать.
Полина вздрогнула. Быстро села рядом с девушкой на диван и обняла ее. С таким же успехом она могла заключить в объятия стул или другой неодушевленный предмет. Девушка сидела все в той же позе, каменно, неподвижно. Почувствовав неловкость ситуации, Полина медленно отпрянула.
«Послушай…» — опять заговорила женщина больным голосом, и в этот момент в дверь позвонили. Светлана пошла открывать. В коридоре раздался противный козлиный тенорок, и Полина скрылась в комнате. Она кружила в узком пространстве между кроватью и шифоньером, как зверь в клетке, борясь с искушением выйти и выяснить отношения с Родей. Этот странноватый тип, без всякого сомнения, тоже из секты. Каково же было удивление женщины, когда склизкая физиономия и нескладная фигура гостя возникли на пороге!
— Здравствуйте, Полина Александровна. Как ваше здоровьице?
Полина хотела поставить придурка на место, но не решилась накостылять ему при племяннице.
Взяла нервным движением пачку «LD», закурила.
Родя замахал перед носом широкой ладонью.
— Полина Александровна, вы очень жестоки со Светочкой.
— Не вам указывать, мой юный иезуитский друг, как мне обращаться с собственной племянницей.
Парень слегка покраснел и поправил очки.
— Должен заметить, что при сложившихся обстоятельствах вам лучше уехать.
Полина прищурилась. В ее душе клокотал безудержный гнев. Очень хотелось схватить эту хлипкую гадость за костлявые плечи и выкинуть вон, на лестничную площадку. Если она поднапряжется, то, возможно, справится с ним.
— А мне кажется, лучше вам оставить нашу семью в покое. У нас в роду никогда не было психически больных, и я не допущу, чтобы они появились.
— Разве в силах слабого человека помещать тому, что предначертал Новый Учитель?
— Да перестаньте вы ныть! «Предначертал», «учитель», — передразнила обозленная Полина. — Мы не в цирке, и вы не клоун.
Родя сохранял благостный вид, но за толстыми стеклами его безобразных очков плясала ненависть. Жалко, Светлана не замечала этого. Стояла, опустив глаза и руки, бесстрастно наблюдая, как два человека борются за нее.
— В общем, так, — подытожила Полина. — Поищите, молодой человек, овец для своего стада в другом месте. Со Светланой я вам видеться не запрещаю. Но если приходите в гости, потрудитесь вести себя прилично.
Родя хищно улыбнулся:
— По-моему, это вы тут в гостях. Если не оставите Свету в покое, ей придется в нашей семье подождать, пока вы съедете.
— Проваливай отсюда и немедленно! — взвилась Полина. — А не то я милицию вызову!
— У нас свобода вероисповедания, так что смешные угрозы держите при себе. Светочка, ты видишь, что эта погрязшая в грехах женщина совсем обезумела?! Оставим несчастную наедине с ее пороками! Пусть подумает, смирится.