— Сядь, — молвил он, едва лакеи ретировались.
Она кинула на него странный взгляд.
— Я подам ужин. — Она потянулась к подносу.
— Я сказал: сядь, будь умницей.
Джорджи выгнула брови, но сделала, как велено, наблюдая за тем, как Натан снимал крышки с тарелок, вдыхал запахи, поднимавшиеся с паром. Он обратил взор на Джорджи, с живым интересом разглядывавшую содержимое тарелок, и улыбнулся, ибо большинство дам его класса считало, что проявлять интерес к ужину бестактно.
Самое большое блюдо занимала разделанная жареная курица, политая густым соусом, обложенная дамплингами с шалфеем. На другой тарелке лежал панированный картофель, обжаренный на гусином сале. Яблочный пудинг источал божественный аромат.
Натан взял тарелку.
— Раз нас только двое, блюда подам я.
Она неодобрительно нахмурилась.
— Граф когда-нибудь подавал тебе ужин?
— Нет. — Затем иронично добавила: — Это большая честь.
В награду за наглость Натан положил еще один дамплинг и поставил перед ней тарелку.
— Тогда следует воспользоваться случаем. Позволь налить тебе вина.
Он налил вина из графина. Джорджи взяла бокал, рассматривая содержимое.
— Я редко пила вино.
— Попробуй. Оно прекрасное. Несколько лет назад я купил пару коробок, оно только доходит до кондиции.
Она нахмурилась и сделала маленький глоток, засим вытаращила глаза.
— Нравится?
Джорджи не ответила, зато сделала глоток побольше.
— У него много привкусов. Тяжелых и… в то же время легких. Так можно выразиться?
— Да.
Натан довольно улыбнулся. Проницательность вовсе не удивила. Он ценил ее мнение в вопросах вкуса. Ее инстинктивно тянуло ко всему хорошему, ладному. Натану не терпелось показать оррери. Интересно, что она подумает? Он уверился, что ей понравится.
Он наполнил тарелку для себя и за трапезой расспрашивал о том, что она думает о привкусе вина.
— Фруктовый, но не фруктовый, — сказала она. — Пряный.
Потом Натан учил ее, как болтать вино, смотреть, с какой скоростью оно стекает со стенок бокала, как подносить его к свету и проверять прозрачность, как вдыхать букет, делать глоток, как перекатывать во рту, чтобы разобрать каждый нюанс. Джорджи внимательно слушала, подражала его движениям, всматривалась в глубину бокала, нюхала и отпивала с сосредоточенным лицом, кое он нашел очаровательным. Она умна и любознательна. Натану нравилось видеть, как на выразительном лице появлялась тень понимания. Он наливал бокал за бокалом.
Вино ослабило зажим. Джорджи безбоязненно болтала, отношения «господин — слуга» позабылись. После трапезы они отодвинули тарелки и вразвалку сидели на стульях.
— Помню, в детстве я видела, как папа с мамой пили вино, — задумчиво изрекла она.
Натан обратился в слух. Ее происхождение угадать сложно. В отличие от женщин его класса, Джорджи не говорила с аристократическим акцентом, но и знакомого регионального диалекта не улавливалось. Голос звучал очень приятно, но нейтрально. Манера держаться тоже не давала подсказок. Как и любая рабочая женщина, она юркая и умелая, но вместе с тем грациозная, с изящной прямой осанкой, которой не бывало у служилых, приученных не привлекать внимания. Упоминание о том, что родители (наверняка не из рабочих) пили вино, заинтриговало.
— Мы с братом тайком спускались, после того как нас укладывали спать. Они сидели в гостиной, иногда мама сидела у папы на коленях, — хохотнула она, — и они пили вино. Мне всегда казалось, что они… превосходны!
Взгляд стал отрешенным, но она живо пришла в себя и устремила взор на пустой бокал.
— Твои родители живы?
— Папа умер, когда я была маленькой, — покачала она головой, — а матушка несколько лет назад.
Оттого что Джорджи загрустила, захотелось ее коснуться, утешить.
— Родителей терять тяжело, а в юности и подавно. — Не получив ответа, он справился: — У тебя есть любимое воспоминание?
— Рождество, — печально улыбнулась она. — Прекрасный день, потому что мы видели папу. Хоть мы и жили в самом сердце Лондона, папа для украшения дома приносил огромную охапку зелени: падуб, омелу, плющ. Скорее всего, покупал на рынке, но мне говорил, что ходил в густой темный лес. Разумеется, я верила. — Взгляд у нее потеплел. — В коридоре он вешал омелу для соседей, но чаще всего под омелой я видела их с мамой.
Натан улыбнулся нарисованной картинке, обдумывая полученную информацию.
— Если папа замечал, что я подсматриваю, он хватал меня, подкидывал и говорил: «Теперь целуемся втроем, Джорджи». Мы соприкасались губами…
Она закрыла глаза и вытянула губы трубочкой, изображая поцелуй. В тот миг она его искушала, пленяла.