— Похоже, они прекрасные родители.
— Ласковые, любящие. Баловали нас, никогда не держали в строгости. На Рождество всегда было весело. Они водили нас на Серпентин кататься, мы покупали каштаны и жарили на огне. Папа их чистил, и мы вместе ели. Всегда кто-то приходил пожелать счастливого Рождества, поиграть, выпить горячего сидра, спеть под фортепиано. — Она смолкла, переводя дух. — Господи, только послушай меня! Я только и делаю, что болтаю о себе. Тебе скучно.
Джорджи отвела глаза — видимо, переживала, что чересчур много выложила. У нее вправду развязался язык, она описала на удивление зажиточную жизнь.
— Наоборот, мне интересно. У меня Рождество было совсем другим.
— Каким же?
Ей стало заметно легче, оттого что разговор повернул на Натана.
— Нельзя сказать, что Рождество проходило ужасно. Притом это было время обязанностей и подаяний. Отец отдавал себе отчет, какое положение он занимал. Мать с сестрой разносили по деревне корзины, мы вместе ходили на все церковные службы. А на Рождество самые важные семейства графства жаловали отужинать. Рождество не было семейным праздником. У нас не было ни омелы, ни каштанов, ни комнатных игр… Да отец ни в жизнь не стал бы участвовать в комнатной игре! — Он громко засмеялся, взглянул на Джорджи и заметил жалость у нее на лице. — Было неплохо, но не так весело, как у вас. Отец считал, что Рождество — это время благостыни, время напомнить нам, детям, как нам повезло и чем мы обязаны тем, кому повезло меньше.
Боже правый, он говорил столь же напыщенно, как отец!
— Похоже, он очень нравственный человек, — произнесла Джорджи с намеком на сомнение. — Очень хороший человек.
Нотка сомнения докучала. Натан рылся в памяти, стараясь найти что-нибудь получше. Вдруг перед внутренним взором вспыхнуло яркое воспоминание.
— Когда я был маленьким, приходили ряженые, — осклабился он.
— Ряженые? То есть актеры?
— Вроде того. Они были цыганами. Помню, когда мне было пять лет, они поставили странную пьесу про Георгия Победоносца и змея, туда же впихнули битву при Банкер-хилле. — Он засмеялся, копаясь в памяти. — Творилась какая-то бестолковщина. Проходили бесконечные постановочные сражения, звучали очень старые песни. Все роли исполняли мужчины. — Она улыбалась, приоткрыв губы, в глазах плясали радостные огоньки. Он вспомнил: — О, еще владыка буянов.
— Владыка буянов?
— Деревенские съезжались в Кемберли, чтобы посмотреть пьесу. Ряженые выбирали мальчика на роль владыки буянов, в тот год им стал Абель Джексон — ныне он деревенский кузнец, а в ту пору ему было лет восемь. Ряженые усадили его на плечи и поднесли к отцовскому стулу. По традиции отца со стула вышвырнули, и Абель занял его место. Все шутки сыпались на бедного отца, а потом он подавал всем вассайл.
— Он обижался?
— В принципе нет.
В словах слышалось удивление. Странно, но Натан помнил, как в тот день отец раскатисто смеялся; воспоминание совершенно не вязалось с образом величавого родителя. Натан загрустил.
— В тот год они пришли в последний раз. Не знаю почему…
Его вдруг осенило: летом следующего года умер Чарли; родители впали в безутешное горе, его отослали в школу.
На то Рождество ряженые не пришли. И больше не приходили никогда.
— Натан?
Джорджи смотрела на него вопросительно. Захотелось рассказать, поделиться неожиданной вспышкой озарения.
— Вспомнилось, что через год было первое Рождество после смерти брата.
— Сколько ему было? — спросила она, глядя на него с сочувствием.
— Двенадцать. А мне восемь.
— Ты помнишь, как он умер?
— Во всех красках. Мать одурела от горя. — Продолжать он не собирался, но глянув на Джорджи и наткнувшись на пристальный взор, он кое-как примолвил: — На третий или четвертый день после того, как это произошло, я надел его вещи и пошел к ней в опочивальню. По-детски подумал, что это поможет, что я смогу его заменить.
Не вынеся сочувствия в ее глазах, Натан отвел взгляд.
— Не помогло?
— Нет. Она сказала, что я никогда его не заменю, чуть ли не содрала с меня вещи и велела няне увести меня с глаз долой.
Джорджи перепугалась и коснулась его руки.
— Она не понимала, что делает. Она убивалась от горя.
— Знаю. — Хотя вряд ли он в это верил. — Оказалось, что вещи погребальные. Она выложила их для него, а я нашел в опочивальне.
— Ох, Натан, — скорбно произнесла она.
Рука, легкая и теплая, лежала на его руке. Утешала. В горле вырос ком, Натан изо всех сил старался овладеть собой. Годами он не вспоминал мрачные дни после смерти Чарли и пожалел, что поделился детскими воспоминаниями. Он не представлял, что на него нашло.