Он обдумывал варианты: Джорджи — воровка? шантажистка? Человека вроде Дансмора, коему есть что скрывать, шантажировать проще простого.
Почему-то в сие не верилось. Джорджи не преступница.
Натан рассмеялся над своими глупыми убеждениями. Да что он о ней знал? Она обманом проникла в его дом, месяцами выдавала себя за мужчину, лгала, вернулась в кабинет Дансмора, после того как он четко дал понять, чтобы она этого не делала.
Ясно, что она за женщина. Она опасная мошенница. Без сомнения, проходимка. Этот Гарри с тем же успехом мог быть любовником, а не братом.
Разве что девственницей она все-таки была.
Натан тоскливо смотрел на огонь, уверял себя, что не верит в существование брата, а уж в брата, с коим она играла в снегу, тем паче. Рассказы о семье, скорее всего, выдумка. Не было ни омелы, ни любящих родителей.
Тем не менее от убежденности отделаться не получалось. Из головы не шло то, как искрились ясные глаза, когда она говорила о Рождестве. В ушах звучал звонкий смех. Из головы не шло то, как она страстно извивалась, когда он целовал ее и прикасался.
Она была такой… настоящей. Разительно отличалась от женщин, коих он знавал, с коими ложился в постель.
В душе боролись эмоции: с одной стороны, поразительная вера, а с другой — разумный вывод, что его ослепило глупое увлечение. Он воззрился на язычки пламени, медленно угасавшего в камине, держал в руке едва тронутый бокал с бренди. Невозможно увязать одно с другим. Невозможно объяснить желание удержать, защитить, помешать уйти после возвращения в Лондон. Невозможно унять беспокойство, что с правдой, если она когда-то всплывет на поверхность, будет сложно смириться.
Следующим утром полностью одетая Джорджи вышла из гардеробной с саквояжем в руках, тогда как Натан лежал в кровати. Она вежливо пожелала ему доброго утра, сказала, что пришлет завтрак, и удалилась.
Яйца пашот и кофе принесли четверть часа спустя. Еще через пятнадцать минут лакеи притащили ванну. В гардеробной Натан увидел, что она оставила вещи и выложила бритву. Посыл ясен. Бреясь, одеваясь, кое-как завязывая платок, он слушал, как слуги входят и выходят из опочивальни с саквояжами.
Внизу его ждала экономка, сложившая руки на груди.
— Доброе утро, миссис Лоу. Как вы уже поняли, я немедля уезжаю в Лондон. Надеюсь, через месяц вернусь и задержусь подольше.
— Да, милорд. Мистер Феллоуз с кучером уже загрузили все в кареты и ждут вас на улице.
Натан поджал губы. Видимо, Джорджи не терпелось пуститься в дорогу. Бесстыдное поведение оскорбило.
— Надеюсь, вас не разбудила вчерашняя перебранка, милорд?
— Какая перебранка? — нахмурился он.
— В конюшню проникли. Ничего важного, но было шумно. Я боялась, что вас разбудят.
— Кто проник?
— Полагаю, бродяга, милорд. Один из конюхов услыхал лошадей и пошел проверить. Из конюшни выбежал человек, по словам Томаса, грязный и седовласый. Томас бросился за ним, но мужчина удрал. В конюшне ничего не пропало, вероятно, он искал место для ночлега. Тем не менее я пошлю кого-нибудь приглядеть за конюшней на случай, если он вернется.
Невозмутимая миссис Лоу права. В последнее время развелось много бродяг, солдат, вернувшихся с войны и оставшихся без жилья. Натан надеялся, что мужчина не погиб, ибо ночью стояла лютая стужа.
— Если он вернется, покормите его и дайте денег.
— Хорошо, милорд.
Натан надел пальто, шляпу и вышел из дома. Кареты в самом деле ждали, лошади топали, саквояжи закреплены.
— Где Феллоуз? — крикнул он Джону.
— В багажной карете, милорд.
«Ты трусиха, Джорджи».
— Если все готово, можно отправляться.
Он знал, что говорит резко и злобно, но ему было плевать. Он злился. Он уговаривал себя, что негодует, ибо его вынуждают уехать раньше времени, да еще и Джорджи вела себя равнодушно и пренебрежительно. Но в карете при взгляде на пустое противоположное сиденье он почувствовал себя одиноким и пожалел, что ее нет рядом.
Глава 21
Натан поерзал на твердом деревянном сиденье, грузный кучер сгорбился от холода. Здорово сидеть не в кузове, держать поводья руками в перчатках, сосредоточиться на лошадях, а не на событиях последних двух дней.
Когда несколько часов назад они остановились пополдничать, Джорджи выпрыгнула из багажной кареты и припустилась в пивную вместе с кучерами — Натан ни слова не успел сказать. Кричать вслед не позволила гордость; умолять составить ему компанию он не хотел. Рассерженный, он трапезничал в одиночестве в лучшем закрытом зале трактира, а когда вышел, она уже со всеми удобствами устроилась среди саквояжей.