Джорджи сложила письмо и воротилась в опочивальню, дабы переодеться и упаковать саквояж.
Без десяти минут четыре она закончила собираться.
На столе нашлись чернила и бумага. Она села и набросала несколько строк, затем посыпала чернила песком. Она завернула в записку несколько гиней, взятых из скромных сбережений, опосля запечатала и положила на каминную полку.
Часы пробили четыре раза. Джорджи ждала у окна. Громыхавший по тихой улице экипаж остановился подле дома. Она быстро открыла створку и высунулась из окна. Дверца кареты распахнулась, и Лили начала спускаться. В ответ на оклик Лили вскинула глаза и насупилась.
— Жди на улице, — велела Джорджи. — Я выйду через минуту.
Лили кивнула и скрылась в карете.
Когда Джорджи спустилась на первый этаж, мистер Гоудж слонялся в прихожей. Он впился испуганным взором в саквояж.
— Уходите, мисс Феллоуз?
— Да, мистер Гоудж. Пожалуйста, дайте пройти. Меня ждет подруга.
— Прошу вас отказаться от этого решения, — тревожно нахмурился мистер Гоудж. — Если вы уйдете, его светлость будет крайне недоволен. Скоро он вернется домой и лично сопроводит вас к подруге.
— Пожалуйста, откройте дверь, — улыбнулась она.
Он вперился в нее обеспокоенным взглядом. Джорджи осторожно его толкнула. На миг показалось, что он не сдвинется с места, однако он отступил. Она отворила дверь.
— Спасибо, мистер Гоудж, — молвила она, а затем вышла в холодный январский день.
Гарри остановился в квартире Макса, располагавшейся над «Камелотом».
Джорджи пролетела мимо улыбавшегося Макса и нашла серолицего брата лежащим на потрепанной кушетке. Когда она позвала его по имени, он открыл глаза и принялся садиться.
— Ох, Гарри! — закричала она, укладывая его обратно на кушетку.
— Рад видеть тебя, Джордж.
Он нащупал ее руку и сжал. Она тоже сжала его руку, всматриваясь в лицо.
— Он только выглядит паршиво, на самом деле все неплохо, — сказал Макс. — Всему виной поездка. Беднягу подбрасывало на каждой рытвине от Саут-Йоркшира. Из-за этого рана разболелась. Ему надо недели две полежать и не мешать заживлению.
— Я приду в норму уже завтра, — возразил Гарри.
Джорджи с Максом переглянулись, засим она перевела взор на брата. Он спал с тела, стал кожа да кости.
— Жаль, ты не видела, каким я его забрал. Сейчас лицо уже вернуло привлекательность.
— Ты обещал принести чай с крампетами, когда Джорджи приедет, — со смехом пожаловался Гарри, намеренно сменив тему.
— Слушаюсь и повинуюсь, — сыронизировал Макс.
— Выкладывай, — сказала Джорджи, едва Макс ушел.
— Дай подушку, — откликнулся Гарри, — и помоги мне сесть. Я не могу разговаривать лежа.
Джорджи принесла несколько подушек и подложила ему под спину, сделала вид, будто не заметила, как он морщился, покуда усаживался.
— Где именно рана? Не хочу причинить тебе боль.
— Здесь. — Он указал на правую сторону нижней части живота. — Лекарь сказал, мне повезло, что нож не проткнул ничего важного.
— Сильно болит?
— Уже не очень, — пожал он плечами. — Скоро я снова стану собой, обещаю.
Он рассказал о том, как ездил от деревни к деревне, пока не нашел человека, кой знал их мать и подсказал, как найти ее родную деревню.
— Довольно милое малонаселенное местечко. Сначала я пошел в трактир и разговорился с местными. Чуть позже пришел человек, который помнил маму. Я возликовал. Я побывал во многих трактирах, и наконец-то кто-то понял, о ком я спрашиваю. — Он поморщился. — Но хорошее настроение надолго не задержалось. Я отправился в церковь поговорить с куратом. Он принес реестр, и я нашел бракосочетания восьмидесятых годов. Однако с тысяча семьсот восемьдесят пятого года по тысяча семьсот восемьдесят восьмой записей не было. Два листа вырезали. Аккуратно, ножом, рядом с переплетом. Курат глазам своим не поверил.
Ожидаемо. Однако Джорджи все равно ощутила разочарование подобно удару. То, что это совершила их плоть и кровь, усугубляло ситуацию.
— Что сказал курат?
— Сказал, поговорит с епископом. — Гарри цинично захохотал, но она понимала, что за смехом он скрывал океан разочарования и боли. — А что еще он мог сказать? Страницы пропали, в деревне их точно не сыщут.
— И что потом?
— Я вернулся в трактир. Подумал, вдруг отыщу человека, который помнит церемонию бракосочетания, может, даже найду очевидца. Многим я покупал эль и спрашивал о маме и импозантном господине, за которого она вышла замуж. Но никто ничего путного не помнил. Как-никак минуло двадцать пять лет, да и свадьба, небось, прошла скромно. Родственников у мамы не было. — Он помолчал. — Теперь-то я понимаю, что мужчина (один из тех, с кем я разговаривал) ждал, что кто-нибудь придет и станет задавать вопросы о маме. Но тогда мне это в голову не пришло.