— У-ук.
— А ну спускайся немедленно!
— У-ук!
— Книгам ничто не грозит, каникулы же. О боги, да студентов и в лучшие времена сюда не загонишь…
— У-ук!
Чудакулли свирепо посмотрел на библиотекаря, свисающего со стеллажа с книгами по паразоологии от «Ба» до «Мн».
— Ну и ладно, — голос аркканцлера стал низким и вкрадчивым. — Хотя очень жаль. Я слышал, в Ланкрском замке собрана неплохая библиотека. Во всяком случае, они называют это библиотекой, эту кучу старых книг. У них и каталога никогда не было…
— У-ук?
— О, их там тысячи. Мне говорили, там даже эти, инкунабли попадаются. Жаль, что ты не хочешь взглянуть на них. — Голосом Чудакулли можно было смазывать колеса.
— У-ук?
Выйдя за дверь библиотеки, Чудакулли остановился и начал считать. На счет «три» из дверей на костяшках пальцев вылетел заинтересовавшийся инкунаблями библиотекарь.
— Значит, все-таки четыре билета? — уточнил Чудакулли.
Матушка Ветровоск твердо решила выяснить, что происходит вокруг камней.
Люди недооценивают пчел.
Матушка Ветровоск — нет. У нее самой было с полдюжины ульев, и она знала, что такого создания, как отдельная пчела, не существует. Зато есть рой, составляющие ячейки которого весьма и весьма мобильны, гораздо мобильнее, чем ячейки, скажем, какого-нибудь тайного общества. Рой видит все, а чувствует и того больше, он способен хранить воспоминания годами, хотя его память, как правило, располагается снаружи, а не внутри, и сделана из воска. Соты — вот память улья; помещения для яичек, пыльцы, маток, меда различного типа — все это части матрицы памяти.
А еще есть толстые трутни. Люди считают, что они без дела ошиваются в улье целый год, ожидая тех нескольких кратких минут, когда матка заметит наконец их существование. Но это не объясняет, почему органов чувств у трутней больше, чем на крыше главного здания ЦРУ.
Матушка держала пчел вовсе не затем, зачем их обычно разводят. Да, каждый год она забирала у них немного воска для свечей, иногда фунт-другой меда, которым ульи вполне могли поделиться, но главным образом она держала пчел в качестве собеседников.
Впервые после возвращения домой она направилась к ульям.
И тупо уставилась на них.
Пчелы яростно вылетали наружу. Громкое жужжание нарушало обычное умиротворение, царящее за кустами малины. Коричневые тела пронзали воздух подобно горизонтальным градинам.
Интересно, что происходит?
Пчелы, одно из слабых мест матушки… Не было в Ланкре разума, который она не могла бы Заимствовать. Однажды она даже побывала в шкуре земляного червя [8]. И только рой, разум, состоящий из тысяч подвижных частей, был ей недоступен. Раз за разом она пробовала войти в рой и увидеть мир десятками тысяч пар сложных глаз, но каждая такая попытка заканчивалась жуткой мигренью и необъяснимым желанием заняться любовью с цветами.
Но много чего можно узнать, просто наблюдая за пчелами. За их активностью, направлением движения, действиями пчел-охранников.
Пчелы вели себя так, словно были крайне обеспокоены.
Поэтому она пошла «немножко полежать», как называла это матушка Ветровоск.
Действия нянюшки Ягг были совсем другими и имели мало общего с ведьмовством, зато имели много общего с тем, что она была Ягг.
Некоторое время она сидела на безукоризненно чистой кухне, потягивала ром, попыхивала вонючей трубкой и рассматривала картинки на стенах.
Все они были созданы младшими внуками грязью различных тонов и воплощали бесформенные фигуры с бесформенными подписями «БАБА» из бесформенных грязных букв.
Перед нянюшкой на полу, задрав все четыре лапы, лежал обрадованный возвращением домой Грибо и играл свою знаменитую роль чего-то, найденного в сточной канаве.
Наконец нянюшка Ягг поднялась и с задумчивым видом пошла в кузницу Джейсона Ягга.
Кузница всегда занимала важное место в жизни деревни и служила ратушей, площадкой для встреч и центром анализа слухов. Сейчас в кузнице болтались несколько местных жителей, которые пытались скоротать время между обычными для Ланкра занятиями браконьерством и наблюдением за тем, как работают женщины.
— Джейсон Ягг, мне нужно с тобой поговорить.
Кузница опустела словно по волшебству. Вероятно, основной причиной был голос нянюшки. Правда, она успела поймать за руку одного из беглецов, пытавшегося на карачках проскользнуть мимо нее.
— Очень рада, что застала тебя здесь, господин Кварней. Ты не убегай, не убегай. Как там твоя лавка?
Единственный на весь Ланкр лавочник смотрел на нянюшку, как трехногая мышь на пережравшего анаболиков кота. Тем не менее он таки собрался с духом, чтобы выдавить:
— Все ужасно, просто ужасно. Дела идут хуже некуда, госпожа Ягг.
— То есть как обычно?
Лицо господина Кварнея стало умоляющим. Он понимал, что без потерь ему не выпутаться. Оставалось лишь слушать.
— Итак, — продолжила нянюшка, — вдову Скряб из Ломтя знаешь?
Кварней удивленно раскрыл рот.
— Вдову? — пробормотал он. — Но она же…
— Поспорим на полдоллара? — предложила нянюшка.
Рот господина Кварнея так и остался открытым, зато лицо приобрело выражение восхищенного ужаса.
— Ты предоставишь ей кредит, пока она не поставит хозяйство на ноги, — сказала нянюшка в полной тишине.
Кварней тупо кивнул.
— Это касается и тех, кто подслушивает у двери, — повысила голос нянюшка. — Кусок мяса раз в неделю ей совсем не помешает. Кроме того, ей потребуется помощь, когда придет время убирать урожай. Отлично, так и знала, что могу на вас рассчитывать. Все, идите…
Они предпочли убежать, оставив нянюшку наслаждаться очередной победой.
Джейсон Ягг беспомощно посмотрел на свою любимую мамочку. Мужчина в центнер весом вдруг превратился в четырехлетнего мальчишку.
— Джейсон!
— Э-э, совсем забыл, надо тут кое-что сделать…
— Ну, малыш, — продолжила нянюшка, не обращая внимания на его слова, — что здесь происходило в наше отсутствие?
Джейсон рассеянно потыкал в огонь металлическим прутом и начал перечислять:
— В Ночь Всех Пустых пронесся смерч, одна из куриц матушки Пейзан трижды снесла одно и то же яйцо, корова Голокуров родила семиглавого змея, в Ломте прошел дождь из лягушек…