Император, отойдя от окна, приблизился к сыну:
— А самому-то каково жить, зная, что смалодушничал? Не с твоим честным сердцем, Саша, такая жизнь. — И добавил, как о деле решенном: — О княжне не беспокойся. Обещаю, ни единая насмешка или косой взгляд ее не коснутся. Она будет устроена. Иди!
…Вечером того же дня императрица Мария Александровна пригласила к себе отдыхавшую на собственной даче в Царском княгиню Барятинскую. В доверительной беседе дамы сошлись на том, что Мещерскую следует увезти за границу. Париж отклонили по причине проживания там большого количества российских подданных, которые обычно незамедлительно получали сведения о всех происшествиях в Петербурге. Поэтому было решено, что Барятинская повезет племянницу в Вену, город куда более тихий и сдержанный, нежели болтливая столица французов.
…Последнее свидание в одной из пустующих комнат Царскосельского лицея. После в дневнике Александр запишет, что они «долго целовались… прямо в губы, крепко обняв друг друга».
Так они и стояли, молча и уже не плача.
О том, как увозили Мари из этого царскосельского лета, о завершении ее короткого романа известно со слов Шереметева:
«Мне пришлось быть случайным свидетелем последнего вечера, проведенного ею в России. В четырехместной коляске сидели князь Барятинский и княжна Мещерская. Я сидел насупротив. Князь был молчалив и мрачен. Разговора почти не было. Княжна сидела темнее ночи. Я видел, как с трудом она удерживалась от слез. Не зная настоящей причины, я недоумевал и только потом узнал я об отъезде княжны за границу на следующий за тем день».
… В последних числах мая 1866 года Александр на яхте «Штандарт» отбыл в Копенгаген. Там в июне состоялось его обручение с принцессой Дагмарой. Был назначен и день свадьбы.
В Петербурге срочно доделывали ювелирные украшения, начатые еще при первом женихе принцессы. Через полвека, оказавшись после большевистского переворота в родной Дании, она будет продавать их, чтобы поддержать свое существование.
«Живо помню день приезда принцессы Дагмары, — писал Шереметев. — Я был в строю Кавалергардского полка, расположенного у въезда в большой Царскосельский дворец, ждали мы долго и нетерпеливо… Вот, наконец, показалась четырехместная коляска, прямо из Петергофа (туда причалил корабль, доставивший невесту наследника в Россию. — Л.Т.), все взоры устремились по одному направлению. Принцесса Дагмара приветливо кланялась во все стороны и на всех произвела чарующее впечатление… Она своими лучистыми глазами зажигала сердца, простота ее и прелесть сулили счастье и покой…»
Жених, напротив, выглядел мрачным и раздраженным. Разумеется, двор, у которого на памяти еще был его роман с Мещерской, пристально наблюдал за отношениями нареченных, и некоторые находили поведение наследника «крайне неудобным».
Это подтверждает и всегда готовый оправдать друга, хорошо понимавший его Шереметев. «Я был на одном бале, — писал он, — и видел, как цесаревич стоял во время кадрили около своей невесты, но это продолжалось недолго. Он решительно заявил, что танцевать не намерен, и слово это сдержал, к немалому смущению придворных и семьи. Вообще, в роли жениха цесаревич, по-видимому, был невозможен… В публике стали еще более жалеть невесту, лишившуюся изящного и даровитого жениха и вынужденную без любви перейти к другому — человеку грубому, неотесанному, плохо говорившему по-французски… Таков был господствовавший в придворных кругах отзыв…»
Перед венчанием принцесса Дагмара была крещена в православную веру и получила новое имя — Мария Федоровна.
В конце октября 1866 года состоялась пышная свадьба. Маленькая датская принцесса стала женой наследника престола могущественной Российской империи.
…Гости разъехались, диадема Екатерины Великой, украшавшая голову невесты, была возвращена в особое хранилище, а венчальное платье, уложенное в большую коробку, обитую изнутри атласом, осталось у новобрачной.
Молодые вздохнули с облегчением. Найдя Александра в кабинете и присев рядом с ним на мягкий валик кресла, молоденькая супруга передавала ему свой вчерашний разговор с его сестрой Ксенией.