Павел Павлович, хотя и не считал себя любителем верховой езды, неизменно сопровождал жену. Обычно они ехали не спеша, переговариваясь о том о сем. Но иногда, наклонясь к голове своей любимицы, Мари легко пускала лошадь вскачь. Павел Павлович, как ни старался, отставал и видел лишь развевающуюся на ветру вуаль черной шляпы жены.
Мари не откликалась на его предостерегающие возгласы. Она неслась вперед, удаляясь от мужа, словно какая-то сила влекла ее вдаль и только она из них двоих видела вожделенную цель, к которой стремилась.
…Осталось описание одного случая, услышанного от слуг Сан-Донато, которые внимательно наблюдали за взаимоотношениями молодой пары и про жену Павла Павловича говорили: «Принцесса Мария похожа на ангела».
«Вспоминают они, как любовался женою князь Павел, увидя ее однажды, стоящую в задумчивости у окна… В немом восхищении смотрел он на нее из сада, скрывшись за деревом, делая знак рукой садовникам, чтобы не выдавали его поклоном. Легкая тень грусти лежала на свежем, как цветок, лице новобрачной».
Поздней осенью Аврора получила письмо сына из Вены, куда он с Мари вернулся, чтобы приступить к служебным обязанностям в дипломатической миссии. Главная новость, которая придала ей, измученной болезнью, силы, заключалась в том, что Мари ждет ребенка.
Содержание всех последующих писем так или иначе касалось предстоящего события. Дочка или сын? Павел в рассуждениях на эту тему казался матери большим ребенком, с нетерпением ждущим обещанной награды. Разумеется, ему хотелось сына, продолжателя династии, но с неким суеверным чувством он убеждал мать, что полагается на волю Божью и один уже факт отцовства сделает его совершенно счастливым человеком.
Успокоенная подобными признаниями, Аврора никак не ждала тревожных вестей из Вены. А они пришли, поселив в ней тягостное чувство приближающейся опасности. Павел сообщал, что Мари стала хуже себя чувствовать. И это неспроста — врачи предупредили его, что не исключают трудных родов. Еще он писал, что дождливая венская весна плохо действует на Мари. Она просит отвезти ее в Сан-Донато, где сейчас, конечно, много теплее и приятнее. Уступая ее желанию, он уже подал просьбу по начальству предоставить ему отпуск. Врач и весь персонал, который потребуется, едут вместе с ними.
Аврора не без смятения поняла, что отъезд предрешен, хотя сама она не посоветовала бы этого делать.
В следующем письме, уже из Сан-Донато, Павел сообщал, что путешествие Мари перенесла благополучно, однако настоятельно звал мать приехать к ним: ее помощь и совет могут очень понадобиться.
Не мешкая, Аврора Карловна выехала в Италию, нигде по дороге не останавливалась и в самые короткие сроки прибыла в Сан-Донато. Как и следовало ожидать, ее приезд внес оживление, а радость встречи ненадолго отвлекла их от беспокойных мыслей.
Аврора Карловна взяла Мари под свое крыло, все дни они проводили вместе, гуляя по парку или уезжая на несколько верст от Сан-Донато, чтобы полюбоваться холмами, желтыми от цветущих зарослей мимозы, и безоблачной голубизной небес.
Однако регулярные осмотры невестки врачами, после которых их лица становились озабоченными, а все расспросы оканчивались уклончивыми ответами, сводили для Авроры Карловны на нет прелесть бесподобного флорентийского мая. Сердце ее томила тревога, которая с каждым днем становилась сильнее.
Привычка держать себя в руках и прежде всего думать о других не изменяла Авроре Карловне и теперь. Поздно вечером, уединившись в своих комнатах, единственно Богу она открывала смятенную, наполненную недобрыми предчувствиями душу.
Время родов тем не менее стремительно приближалось. К назначенному сроку врач и акушерки уже не покидали дворец Демидовых, готовые в любую минуту прийти роженице на помощь.
…Крики Мари были ужасны. Увидев побелевшее лицо сына, Аврора Карловна увела его в дальние комнаты и велела оставаться там, пока она его не позовет. Сын вжался в кресло и, охватив голову руками, сидел, не произнося ни слова. Томительно шел час за часом. Полоска света, падавшая на паркет сквозь зазор в ставнях, сначала была яркой, затем потускнела и наконец совсем исчезла.
Павел Павлович не слышал, как отворилась дверь и вошла мать с закатанными по локоть рукавами и с выбившейся из-под чепца прядью волос, прилипших к мокрой щеке.
— Поль, — тронула она его за плечо, — у тебя сын.
Тот вскинул голову:
— А Мари?
— Ей тяжело… Будем молиться.