– Добрый вечер, дражайшая матушка, – поздоровалась я. – Войдите в мой дом и отведайте угощенья.
Матушка не отвечала. Она вглядывалась в сад, а сама все скатывала и раскатывала фартук.
– Ах! – вздохнула матушка. – Наконец. – (Разглядывая бук, словно обращалась к дереву.) – Дочка-то моя совсем от рук отбилась!
– Вовсе нет, – возразила я – что вы такое говорите! Поведайте, что гнетет вас, дражайшая матушка.
Однако она не ответила, а принялась расхаживать по саду, жалуясь кустам шиповника, что девочка ее выросла неблагодарной. Взывая к молоденьким апельсиновым деревцам, матушка сетовала, что дочь ее не любит свою мать.
– Ах, матушка! – воскликнула я. – Зачем вы заставляете меня ссориться с вами? Отчего не желаете сказать, что случилось?
Матушка закрыла лицо фартуком и жалобно зарыдала, затем внезапно отняла фартук от лица.
– Будь что будет! – воскликнула она (очевидно, обращаясь к каменному богу Юпитеру, который взирал на нее с изрядным презрением). – Помнишь ли ты тот день, когда старый доктор преставился, а я испекла пять пирогов, которые дочь моя съела до последней корочки?
– Ах, матушка! – воскликнула я. – И не надоест же браниться? Дались вам эти засохшие пироги! Они были такие маленькие!
– Нет уж, – отвечала она Юпитеру (словно статуя ей возражала). – Где это видано? Целых пять пирогов! Вот я и рассердилась, потому и сказала крошке Соломону Гранди и старушке Синешерстке, – (матушка имела в виду своих котов), – так вот, я и сказала им: а дочка-то моя съела сегодня аж пять пирогов! Целых пять! Тут я подняла глаза и увидала этого красавчика сэра Джона Соурестона. Он был верхом на своей любимой лошадке – сладкий, точно маслице! А сэр Джон возьми да и на Гиблом холме спроси меня: «О чем это вы толкуете, миссис Слопер?» Мне ли было не знать, что сэр Джон Соурестон положил глаз на мою дочку и что он высматривает ее сквозь заросли бузины? Что было делать – признаваться, что дочка моя съела целых пять пирогов? Вот я и придумала сказать, будто дочка сегодня напряла пять мотков пряжи…
– Нет! – вскричала я. – Матушка, не может быть! Неужто вы солгали сэру Джону?
– То-то и оно, что солгала, – отвечала она. – И дочке моей от этого вышло только благо. Ибо сэр Джон Соурестон выпучил свои глазища, словно плошки с шоколадом, и молвил: «Всемогущие звезды! Никогда о таком не слыхал! Миссис Слопер, в воскресенье я женюсь на вашей дочери».
«Вот так дела, – отвечала я, – и что ж теперь, дочка моя сможет вкушать любые яства, наряжаться в лучшие платья и беседовать с кем пожелает?»
«Так и есть, – отвечал он, – но в последний месяц первого года нашего супружества придется ей каждый день прясть по пять мотков пряжи. А если…»
– Что «если», матушка? – в страхе вскричала я.
– О-хо-хо! – запричитала матушка. – Говорила я вам, что дочка моя совсем отбилась от рук? Ведь говорила! А я-то сделала ее важной дамой. Теперь у нее есть красавчик-муж, она может вкушать любые яства, наряжаться в лучшие платья и беседовать с кем пожелает, а где благодарность? Хорошо хоть, – и тут матушка с лукавым видом постучала пальцем по носу, – дочке моей ничего не грозит. Сэр Джон Соурестон до смерти ее любит, он и думать-то забыл про те пять мотков…
Так, оправдавшись перед кустами шиповника, буком и садовыми статуями, матушка удалилась восвояси.
Однако сэр Джон Соурестон ничего не забывал. Я знала, как знаю непреложно, что Чудный народец обитает на Гиблых холмах, в первый же день последнего месяца первого года нашего брака сэр Джон велит мне исполнить обещанное. Поначалу я готова была выплакать реки горючих слез, потом вспомнила о добродетельных римских матронах, о коих вещал доктор Куинси. Как бы ни были велики их страдания, ни слезинки не проливалось из их очей. Так напрасно ли в моей хорошенькой ангельской головке роилось столько умных мыслей? Неужто не найдется хитроумного способа обмануть подлую судьбу? И я решила не загадывать наперед и действовать по обстоятельствам.