Тяну к подъезду родительского дома, она сопротивляется, закинув на плечо, поднимаю на свой этаж, одной рукой открываю дверь.
— Отпусти, я хочу уйти! Отпусти!
Влада бьет кулаками по моей груди, хочу ее успокоить, прижимаю к себе.
— Я отпущу, отпущу, но не сейчас, маленькая. Прости меня, прости, что ты попала под мою ненависть. Семь лет сидел и съедал себя мыслями «за что» и «почему». Она меня предала, сестра твоя. Ты спросила, любил ли я ее? Самому страшно отвечать на этот вопрос. Тогда думал, что любил, жизнь готов был отдать, все для нее сделать, любой каприз, дом купил, жениться хотел. А вышло так, что я на зону, а она в жены другу моему. И ведь не пришла ни разу, ничего не сказала. Хоть бы объяснила, мол, все, Саф, прощай, но ничего такого не было.
Влада утихла, чувствую ее горячее дыхание, как она сжимает мою футболку пальцами, а я не могу ее отпустить. Она моя реальность, за которую я цепляюсь, чтоб не упасть в бездну ненависти, в которой я жил много лет.
— Ты перед теми ментами сказала за минуту больше, чем твоя сестра. В тебе больше силы и мужества, чем в ком-либо.
Влада отстраняется, смотрит на меня, в глазах слезы, а я целую ее, не в силах сдерживаться, сминая мягкие полные губы. Чувствуя, какая она нежная, сладкая, как при этом перекрывает меня совсем иными эмоциями. Заполняя желанием, а не болью и ненавистью.
Девушка стонет, обхватывая шею, в крови кипит адреналин, член уже стоит, лишь на секунду отрываюсь от ее губ и тела, чтоб расстегнуть ширинку джинсов. И вот руки уже на гладкой коже, задираю платье до груди, подхватываю под ягодицы, отодвигая тонкую ткань белья, трогаю нежную плоть.
Влада вскрикивает, обхватывает меня ногами, открытая, влажная, рычу ей в губы, вдыхая часто ее аромат. Хочу ее, везде хочу. Придерживая одной рукой, другой освобождаю член, нет сил и времени дойти до дивана или стола.
Резко вхожу в девушку, глотая поцелуем крик. Двигаюсь жестко, грубо, самого разрывает на части от эмоций. Перехватываю удобнее под упругую попку, держа ее на весу, двигаюсь, практически впечатывая ее в дверь. Влада тяжело дышит, сама кусает мои губы, царапая плечи.
— Да-а-а-а… а-а-а-а… Данил… а-а-а-а-а…
От ее криков срывает контроль, по спине и вискам стекает пот, она так невероятно нежно и сильно сжимает меня изнутри, влажная, горячая.
— Давай, крошка, кончай… кончай, милая… не могу больше…
Толчок.
Еще.
Жестче.
Сильнее.
Невероятная девочка.
Рядом с ней отступают мои демоны, они сыты ее страстью, ее открытостью, ее чистотой, а не местью и кровью, которую они просили раньше.
— Даня… а-а-а-а-а… не могу больше… не могу… а-а-а-а…
Она кончает на моем члене, сжимает, пульсирует, запрокидывает голову, жалею, что не могу накрыть ее грудь губами, мешает платье. Кончаю за ней, еще глубже врезаясь в киску, насаживая на себя. Из груди не стоны, а хрипы, сперма вырывается толчками, ее много, а я готов кричать от удовольствия и остановить это мгновенье.
— Ты как, крошка?
Мы оба часто дышим, я все еще держу Владу под ягодицы, а мой член все еще в ней. Она не смотрит в глаза, облизывает зацелованные губы, волосы выбились из высокого пучка.
— Хорошо.
— Точно?
— Нужно в ванну.
— Да. Посмотри на меня.
Снова тону в ее голубых глазах, теперь в них нет страха или упрека, лишь волнение и смущение. Аккуратно ставлю на пол, глажу по лицу, очень важно, чтоб она верила мне и не боялась.
— Ванная там, первая дверь.
— Где мы?
— Квартира родителей.
— Здесь так было всегда?
— Что?
Девушка смотрит на распахнутые двери комнат и разбросанные вещи. Кто-то здесь был и что-то искал. Еще один привет от Славки.
— Иди в ванную, ничего не трогай у тебя пять минут, я жду.
— Это ограбление?
— Не думаю, здесь нечего брать, вещи лишь для меня имеют ценность. Иди, я жду тебя.
Влада уходит, шумит вода, застегнув джинсы, прохожу по квартире, из шкафов вывалены вещи, с полок сброшены книги, подбираю фотографию в красивой рамке. Нас на ней трое: мама, папа и я, мне десять, мы на море, счастливые. Но сейчас началась война не за счастье, а за жизнь и свободу.
Глава 26. Влада
Хотелось убежать из квартиры сразу после того, что между нами случилось. Спрятаться, скрыться, просто где-то посидеть и подумать.
Пусть это будет трусливо, но мне необходимо как воздух побыть одной. Энергетика Сафин сбивает с ног, лишает воли. То как он говорит, как смотрит, как трогает меня. Все идет в разрезы и в противоречие. Эмоции борются со здравым смыслом, а ощущения и чувства переполняют сердце и душу.
Точнее не так, все накладывается одно на другое: события, мысли, переживания, предположения, сомнения. А потом, все это сшибает дикая страсть, которая накрывает меня, как огромная волна цунами. И это все рядом с этим мужчиной.
Сто раз говорю себе успокоиться и не делать поспешных выводов, но события происходят так стремительно, что я не успеваю понять, сообразить, сделай для себя вывод. Где черное, а где белое? Где добро и зло? И на какой из этих сторон стоит Сафин.
В мокром белье некомфортно, снимаю трусики, взяв полотенце, мочу его край, обтираю бедра и промежности. Так же белье, надев его обратно, смотрю на себя в зеркало.
Оно треснувшее.
Да, Влада докатилась ты, до «лучшей» жизни.
В отражение осколков совсем незнакомая мне девушка. Волосы растрепанные, глаза горят, на щеках румянец, губы припухли от поцелуев. Низ живота тянет сладкой болью, по телу проносятся отголоски испытанного удовольствия.
Невероятного, страстного, сильного, мощного, как тот мужчина, что дарил его. Сафин берет то, что хочет, когда хочет и где. Черт, я повторяюсь, мои мысли зациклены, идут по кругу, но от этого Сафин не становится другим.
Мог ли он убить ту девушку?
Я видела ее, но мне не верится, что она мертва. Ерунда какая-то, словно я попала в другую реальность из своей привычной размеренной жизни.
Мог ли вообще кого-то убить? Сам говорил, что да, он убил человека, отсидел за это срок, но потом, из его же разговоров, мелькают фразы, что он этого не делала.
Раздвоение личности? Нет, не может быть. Сафин кто угодно, но не психопат. Иногда неуравновешенный, временами неуправляемый. Да, это про него, но Данил не лжец и не притворщик.
Все его эмоции открыты, не сдерживает себя, не прячется. Может быть, я очень доверчива и глубоко ошибаюсь в нем? А потом буду об этом жалеть, но я верю ему.
— Влада, выходи, нам пора.
Стук в дверь, только сейчас оглядываюсь по сторонам, небольшая ванна. У нас с мамой была такая же старенькая, пока не сделали ремонт. Кафель, сантехника, шторка, все из прошлого века, не то что из жизни.
Смотрю в треснувшее зеркало, мое искаженное отражение в неровных осколках. На них засохшая кровь, кому-то не доставило удовольствие собственное отражение, даже, могу догадаться кому.
— Да, хорошо, Я иду.
Выходим. Данил серьезен, держит меня за руку, оглядывается по странам. Садимся в машину, выезжаем со двора.
— Эта квартира, чья она?
— Моих родителей.
— Где они сейчас?
— Их давно нет.
— Извини.
— Ничего.
— Моей мамы тоже нет.
Она смотрит внимательно, жмет мою руку в знак сочувствия. Это подкупает, он бывает таким, когда сила и грубость дикого агрессивного животного, которого я встретила впервые, переходит нежность и сочувствие.
Сафин может сострадать, быть милым, наглым, пошлым, обаятельным, открывать голышом дверь, шутить.
Нет, нет, надо взять себя в руки, надо прекращать думать о нем постоянно. Это плохо. Очень плохо. Так можно и влюбиться, а этого делать нельзя. В него точно нельзя.
— Куда мы едем?
— К родственнику твоему, а теперь выходит у моему.
— Вячеславу? Может быть, не стоит этого делать?