— Андрия! Сил моих нету! — вопил, захлебываясь хлынувшей в рот водой, Гавро, отчаянно размахивая руками.
— Меч и булаву отстегни, — советовал Андрия, так же едва державшийся на воде.
А до правого берега совсем уже близко. Выраставшие из полумрака плавни манили к себе, обещая жизнь.
— Не могу, Андрия. — Над головой Гавро сомкнулись круги, но уже через мгновение он снова появился на поверхности.
— Руку давай! Давай руку!
Андрия из последних сил тянул за собой односельчанина. Но силы начали покидать и его. А вокруг стоны и крики. Крики о помощи и предсмертные стоны. Тонущие люди и плывущие кони. Все перемешалось в этот час. И, казалось, спасения не будет. Но вот и твердое дно. Хоть и на цыпочках, но Андрия на секунду замер. Перевести дух. Это было спасение.
— Живой, Гавро? — спросил он.
— Живой вроде, — ответил сосед.
Держась за уздечку коня, благополучно переправился на правый берег и король Вукашин. Следом за ним вышел из воды и верный паж Никола Хрсоевич. Тяжело дыша и нервно покачивая головой, Вукашин обернулся и посмотрел на то место, где всего лишь несколько часов назад праздновало будущую легкую победу сербское воинство.
— Что же это было, Никола?
Паж не узнал голоса своего господина. Да и сам Вукашин сделался каким-то страшным, согбенным и совершенно седым старцем.
— Не знаю, господин.
— Неужто Бог проклял христиан и устремил свои взоры на безбожных агарян?
— Не знаю, господин, — твердил насмерть перепуганный паж.
— Едем, Никола! Едем прочь от этого проклятого Богом места.
Никола Хрсоевич с большим трудом помог Вукашину сесть в седло. А затем взобрался на свою лошадь и сам. Фыркая и брызгаясь пеной, лоснящиеся после невольного купания кони направились в сторону сербской границы.
А в это время по левому берегу Марицы скакал что было мочи, обливаясь собственной кровью, тяжело израненный деспот Углеша. Десять верных дружинников, окружив его со всех сторон, следили за тем, чтобы их господин не упал с седла. Сколько проскакали они таким образом, сорок или пятьдесят километров, сказать трудно. Но вот они поднялись на вершину большого холма, у противоположного подножья которого раскинулось турецкое местечко Караманли. Оказавшись на самой вершине, Углеша придержал коня и оглянулся. Страшная картина предстала перед его взором. Взгляд его затуманился, виски сдавило, тело обмякло, поводья выпали из рук. Дружинники не успели подхватить его, и деспот упал наземь уже бездыханным. Обливаясь слезами, слуги мечами вырыли могилу и похоронили господина своего со всеми почестями. Так погиб деспот Йован Углеша, сын Мрнявы, первым решившийся в открытом бою поднять свой меч на османских завоевателей.
А брат его, король Вукашин, после недолгой скачки остановился. Никола Хрсоевич помог ему опуститься на землю. Рука Николы при этом случайно задела за ожерелье.
— Что-то дурно мне стало, Никола. И в горле совсем сухо. Поди-ка поищи какой источник.
Никола послушно отправился на поиски воды и вскоре, радостный, вернулся.
— Господин, в ста шагах отсюда есть родник.
Вукашин благодарно взглянул на пажа и пошел за ним.
Затем, припав на колени, склонился над родником, жадно глотая холодную, живительную воду. Ожерелье в первых ярко-красных лучах солнца переливалось всеми цветами радуги на старческой, изборожденной морщинами шее. Сверкание его помутило разум пажа. Он закрыл глаза ладонью и глухо застонал. «Я потерял все, так пусть же мне достанется хоть это ожерелье», — пронеслось в его голове. В одно мгновенье Никола склонился над Вукашином, выхватил из его ножен меч и одним взмахом отрубил голову королю. Схватив ожерелье, он вскочил в седло и галопом понесся прочь.