То ли дикий, нечеловеческий крик, то ли запах волков разбудил собак. Они подняли лай, бросились навстречу волкам. Первой подоспела Милкова овчарка Караман. Началась нешуточная свара…
Неожиданный гость поселился со вчерашнего вечера в лачуге, где жили Милко и его старый дед Йован. Приютили они заблудившегося старца-богомила, возвращавшегося из Дубровника. И сейчас все трое сидели в маленькой комнатушке, посредине которой стоял стол, несколько стульев-треног, а в глубине аккуратно заправленная кровать. Рядом с кроватью стоял большой сундук, на котором лежали бараньи и козьи шкуры и тулупы, и Милко уже не раз перехватывал недобрый взгляд, который бросал на них богомил. Однако у юноши все не хватало смелости спросить у гостя, чем ему не понравились тулупы. Неужто выделка не та?
Наконец, громко рыгнув, богомил откинулся на спинку треноги и утер рот рукавом.
— Спасибо тебе, мил человек, за приют и угощение. Спасибо и за то, что не побрезговал и сел за один стол с еретиком-богомилом, как нас величают попы-батюшки.
— В нашем доме отродясь попов не было, потому мы и привыкли собственными головами мыслить, — ответствовал дед Йован.
— Попов не было, а иконка-то в углу висит, — ехидно заметил богомил.
— Так, чай, мы не нехристи какие, чтоб без иконы-то. На ней же ведь лик святой, а он в трудную минуту и поможет, и облегченье представит, и Господу Богу нашему, — дед Йован, повернувшись к иконе, перекрестился, — доложит о наших бедах-напастях.
— Как же, доложит. Прямо тут же с иконы сорвется и побежит. Тьфу, страсть какая! — Богомил сплюнул на пол и сразу же растер плевок. — Да кому вы нужны с вашими бедами-напастями! Во всяком случае, не ему, — ткнул пальцем в небо, — праведнику. Он блюдет только то, что приносит ему успокоение и дает корысть. Он мечтает о душевном мире и наплевать ему на физическую борьбу. А тут еще какой-то прохиндей придумал сказку о том, будто бы Христос принял облик человеческий и погуливает себе по бренной нашей землице-матушке. Когда это было? Кто это видел?
— А как же тогда быть с распятием и воскресением?
— А никак! Обман это. Опять та же сказка. Никогда тело не может воскреснуть. Воскрешаться способен только дух. Да и как может воскреснуть Христос, коли он и не спускался на землю. Много ему надо! Господь наш не снизойдет до этого. Он наш духовный творец и духовный отец. А землею правит непутевый меньшой брат Его — дьявол, который и создал все бренное, червивое, земное. Вот он-то и ходит по земле, и измывается над людьми, и делает им всякие пакости. Кабы все было не так, неужто Господь допустил бы, чтобы по земле кровь рекою лилась, чтобы одни прозябали в нищете, мечтая о том, как бы не помереть с голоду и дожить до следующего дня, а другие в то же время, тряся своими отвисшими животами, кормили мясом и разной дичью своих любимцев псов? Кабы все было так, неужто Господь допустил бы, чтобы люди своих собственных кровинушек-детей продавали в рабство?
Богомил всхлипнул и на мгновение замолк. Воспользовавшись паузой, Милко решился впервые во время этого разговора подать голос.
— А ты что, старик, продал кого в рабство?
— Жизнь, проклятая ведьма, заставила. Я ведь к вам как попал-то. Иду из Дубровника в свою родную Боснию вот… — порывшись в своей суме, он вытащил оттуда несколько серебряных монет, — вот с этим добром, горело бы оно трижды ярким пламенем. Нечем жить стало. Вот и продал свою единственную дочь-любушку, Хвалицу мою родную, на невольничьем рынке, как Иуда Христа. Да только даже не за тридцать сребреников, а всего за десять перперов, — он бросил их на стол и заплакал.